Дмитрий Лукин - Из жизни Димы Карандеева

На востоке небо освещено подобием зарева, оно дает странное сочетание томящихся друг в друге цветов и располагается аккурат за домом на окраине.

Длинная дорога направо ведет к нужному мне объекту, но ведет не напрямую, а надо потом еще идти по полю – ведь я не хочу подходить с главного входа, намного интереснее приблизиться незамеченным с темной стороны, чтобы видеть, что происходит, но никто при этом не увидит меня.

Иду мимо больших соседских построек, которые в данный момент напоминают скорее большие однотонные амбары с копнами сена внутри, с вилами и прочими инструментами, с двусмысленными, будящими ассоциации предметами, это точно не места проживания людей, которых я так или иначе знаю.

Следующий в ряду дом Валентины Михайловны Кожевиной. Это добрая старушка, каждое утро, улыбаясь, отвечает на мое «здрасьте», общается с моей мамой, обсуждает с ней книги, фильмы, даже что-то из политики, в которой, говорят, не разбирается. На ней всегда такая смешная панамка. Дай Бог, чтобы всегда старость выглядела так по-доброму. Иногда она приносит нам варенье, я его ем, когда смотрю вечером телевизор, качаюсь в плетеном кресле-качалке и уплетаю его прямо из банки, пока мама не видит.

Каждые выходные к Валентине Михайловне приезжают на машине дочка с мужем и привозят маленькую собачку, которая умело делает подкопы под наш забор и калитку.

На небе полная луна. Не скажу, что мне страшно. Ставлю ноги не слишком быстро и совсем неуверенно: слишком велика вероятность нахождения на дороге ям и буераков. Это соседняя дорога, с которой подъезжают все нувориши, гладкая и обустроенная, а наша не асфальтирована, даже не покрыта чем-нибудь вроде щебня (не знаю, почему мы такие бесхозяйственные, но это факт). Еще по краям дороги, почти у самых заборов – небольшие, как я окрестил их, «рвы». Они, на мой взгляд, придают дороге шаткость и размытость. Эта дорога такая, потому что она вторая, ей никто не пользуется, но мне она, разумеется, намного интересней, чем вылизанная и неживая первая.

Шум и песни приближаются. Почему-то хочется оборачиваться назад, но в голову приходит страшный рассказ про «заколдованный рубль», где главному герою во время его сделки с нечистым надо было выходить ночью на перекресток дорог и не оглядываться. Интересно, почему хочется оглянуться, когда внутренне запрещаешь себе это делать?

Через три дома дом Вячеслава Сергеевича Спицына, какого-то важного чиновника. Отец часто говорит о том, что он себе чего-то там незаконно отгрохал. Но я не вслушиваюсь в эти его слова. Роста Вячеслав Сергеевич небольшого, с выступающим животом, всегда с каким-то непонятно чему ухмыляющимся выражением лица.

Травы, травы, как поэтично и беззвучно они расступаются, не сопротивляясь… Когда проходишь по ним, они замыкаются за твоей спиной. Но если попытаешься пойти через них обратно, они запутают, встанут на защиту своей колдовской сути, потащат на невидимое дно…

Шум и гам – это, пожалуй, цыганская музыка… Я подошел и позвонил в звонок окруженного высоким кирпичным забором дома. Музыка и пляски не стихали – создавалось впечатление, что по полу стучат сотни невидимых ног. Виртуозно играла скрипка, звучал цыганский хор. Дверь открыл цыган (я увлекался творчеством цыганских коллективов, много наблюдал за этой нацией, и мне казалось, что могу отличить цыганскую внешность от, например, армянской).

– Здравствуйте. Я ваш сосед. Понимаете, – начал я, – у вас тут всегда шумно, я не могу заснуть. Вот зашел посмотреть, что за праздник. Нет, не подумайте, я люблю музыку. Мне очень нравятся цыгане, но когда так часто и без перерывов…

– Заходи, Алеша, – сказал неожиданно цыган. – Но проходи, дорогой друг, чувствуй себя как дома. Это дом баро, и мы рады дорогому гостю.

Я зашел на шикарный участок, принадлежащий баро. В голове моей тут же начала кружиться мысль, что такое богатство может быть только от торговли наркотиками. Я шел с опаской, но мне было интересно, что же тут такое, в недалеком соседстве с моим домом. Вот бассейн, фонтан с разноцветными брызгами, статуи… На освещенной веранде много гостей, я тут же приметил одну красавицу цыганку с золотыми серьгами в ушах и длинными вьющимися волосами. Она показалась мне похожей на Алену, но я не успел ее толком рассмотреть – она куда-то быстро исчезла.

– Это Тина, дочь баро, – сказал открывший мне дверь цыган, представившийся Сашей. – Скажи, Алеша…

Я так и не понимал, когда успел назвать цыгану свое имя. Или он узнал его сам?

– Скажи, Алеша, – продолжил цыган, – ты хочешь познакомиться с гостями, выпить-закусить или сразу пойдешь к Вечной матери? Она готова принять тебя.

«Вечная матерь»? Я остановился в дверях веранды, кивнул присутствующим, которым в принципе не было до меня дела – цыгане плясали, пели и смеялись, не замечая меня.

– Вечная матерь расскажет тебе все, что захочешь, ты будешь ей благодарен. Хорошо все знать наперед. А?

Я не ответил, поднялся за цыганом по широкой лестнице на второй этаж кирпичного дома, потом мы прошли несколько комнат и оказались в помещении с приглушенным светом, в углу в кресле сидела та, которую цыган величал Вечной матерью. Это была старая седая цыганка с морщинистой кожей и выпуклым узким носом, она повернула глаза в мою сторону. Глаза ее были мутноваты и усталы. За спиной цыганки над ее креслом на ковре висело несколько икон в золотых рамах. Лицо Вечной матери показалось мне знакомым. Где-то я видел его. В фильме? Нет, точно не в фильме.

– Садись, – сказала цыганка. – Ты хочешь знать свое будущее? Это ничего не будет тебе стоить.

Откуда ни возьмись, в руках старухи оказалось большое зеркало. Вечная матерь стала пристально в него смотреть.

Все произошло быстро, но я успел подумать, что мне совсем неинтересно знать свое будущее, я даже побаиваюсь его знать. Недаром оно закрыто занавесом, который приподнимать нельзя. Узнаешь хорошее – будешь надеяться, а вдруг ничего не сбудется… Узнаешь плохое – будешь переживать, ждать, опасаться, а вдруг тоже окажется зря? Да и грех это…

– Нет, спасибо, – сказал я. – Не хочу…

Но цыганка продолжала пристально смотреть в зеркало, губы ее бесшумно шевелились, произнося что-то известное только ей.

– Тебе двадцать семь, – сказала она. – Тебя бросила красивая девушка, вы общались с ней полтора года… У тебя проблемы в отношениях с отцом…

– Спасибо, – сказал я громко, перебив Вечную матерь, – я не хочу знать свое будущее. Остановитесь.

И в следующее мгновение мне в голову пришло начать читать про себя молитвы. «Иже еси на небеси, да святится имя Твое…»

Цыганка резко подняла глаза от зеркала. Мутные, они в мгновение ока сделались злыми.