Артур Понаехали - Город, которого нет на карте

И длиться бы этой ночи вечно, да только Людкин батя ночью проснулся в туалет. Глядит – свет в комнате горит, а Людки след простыл. Он возьми, да и закрой дверь на ключ. Мол, теперь незаметно не явится, гулёна.

Людка с женихом в этот момент стояла в подъезде – и отчётливо слышала, как повернулся ключ в двери. Звук этот предвещал пиздюлей, а ситуация казалась безвыходной.

Но Саня был бы не Саней, если бы не придумал план. Он залезет на Людкин балкон – что там, второй этаж! – свяжет простыни, скинет Людке, а та по ним заберётся домой. Саня благополучно слезет вниз, а Людкин батя подумает, что это – видение возрастное, что Людки не было, и пора попить чего от нервов.

Герой-любовник стал карабкаться на балкон. В какой-то момент (назовём его роковым) единственным, за что можно было ухватиться, стало колесо велосипеда на соседском балконе. Саня схватился за него правой рукой – и повис. Медленно, насколько это возможно в дурацких ситуациях, Саня стал перевешивать велосипед. Людка только успела крикнуть «Отпусти руку, спрыгивай», как Саня рухнул на асфальт, а сверху – с грохотом на него приземлился велосипед ЖВЗ. Тяжёлый, сделанный на совесть велосипед ЖВЗ.

Саня – на скорой с открытым переломом, Люда – не выходила гулять до нового года. Вот что любовь животворящая делает!

Иногда я думаю, что молодость дана, чтобы однажды, когда тебе стукнет 27 или 37, ты взял бутылочку «Рижского», гитару – и стал тихонько напевать песню группы «Руки вверх» «Солнышко ты моё ясное, я не отдам тебя никому». И где-то там, на задворках памяти, летел с балкона. А вслед за тобой – велосипед ЖВЗ. Ногу сломал – но сломить твой дух и любовь твою первую – ни одному ЖВЗ не под силу. И так и сидел бы, а только соседка баба Маша позвонит в дверь: «Э, музукант, ты время видел? А ну утихомирься там, ща полицию вызову».

Гитару отложишь и спать пойдёшь – завтра вставать на работу рано.

Курить я начал в 14 – с вызовом.

Когда я делал первые затяжки, на юношеском лице моём отчётливо проступала мужественность.

Кое-кто здесь повзрослел – и эта папироса «Золотое руно» тому самое верное доказательство!

Правда, за такую наглость мне в первый же день прилетело дома. Анализ стойкого табачного амбре от моей правой руки показал: подозреваемый – виновен, избрать ему наказание в виде меры пресечения «домашний арест без компьютера и гулянок».

В следующий раз я уже стащил из дома прищепку – вставлял в неё сигарету и так курил. Когда прищепка терялась, её заменяла согнутая вдвое ветка.

Перед домом нужно было «дыхнуть» корешу Олегу:

– Олежа, ну чё? Пахнет?

Чтобы выдворить следы «Золотого руна» в ход шло всё: вишнёвые леденцы, мятный орбит, листва деревьев. Всё – ради дела!

Ведь пока ты стоишь, потягивая сигарету и манерно выпускаешь дым, раздувая щёки – ты не сопляк! Ты мужчина, ты состоялся, ты кое-что видел в жизни!

Девчонки тоже курили: тогда только появился яблочный Kiss, а сигареты с ароматами – это ж исключительно женское удовольствие.

Потом я таскал у родителей «Союз Аполлон», на чём неоднократно попадался. В качестве наказания меня отправляли в «ссылку» к бабушке на дачу. Это значило, что ближайшую неделю я буду играть с бабулей в «дурака» и читать «Пятнадцатилетнего капитана», а с пацанами на великах гонять на заброшенную АТС и курить там не буду. И это было настоящей трагедией.

Курить я так и не бросил, только уже не прячусь за углом соседнего дома, чтобы никто не донёс матери.

Правда, привычка что-то делать украдкой – усталось.

Украдкой я грущу, чтобы никто не видел.

Жена спросит иной раз:

– Э, ты чего такой кислый?

– Не-не, я не кислый, это тебе кажется! – и включишь смешной ролик про кота, чтобы не спалиться на печали. Смотри, мол, весёлый я, над котом смеюсь!

– А ну, посмотри на меня! Опять грустил?

– Да это пацаны грустили, на меня напечалили.

Фух, поверила.

Я помню свою первую карманную денежку. Рюкзак был собран, в нём томились новенькие зелёные тетради в клетку и линейку, пенал-тубус, любимый железный конструктор и альбом с красками. Родители сели рядом у письменного стола – мы разбили мою копилку с мелочью и теперь распределяли монетки. Эта кучка – на понедельник, эта – на вторник.

Карманную денежку я всю начальную школу обменивал в столовой на любимое пирожное «медок»: два жёстких коржа с вкусной серединой из вареной сгущёнки. Доберешься до центра пирожного – и там этой сгущенки самый толстый слой. Иногда покупал безе, которое мы ещё называли «снеговичком» из-за формы. На сдачу – газировку в стеклянном стакане.

В четвертом классе батя дал мне на день рождения 500 рублей, а взамен попросил вынести мусор. Я бежал до урны вприпрыжку, размахивая ведрами – никакая тринадцатая зарплата рядом не валялась. В ближайшую неделю я был самым популярным пацаном в классе: покупал всем сосиски в тесте, беляши и газировку, на неделю освободив одноклассников от повинности есть тушёную капусту.

В старших классах карманные деньги стали уходить на сигареты – бывало, даже пешком ходил, чтобы на автобус не тратиться. Меня такой расклад, конечно, не устраивал, и однажды ночью я стащил у бати косарь. Настоящий косарь!

Я покупал коктейли в алюминиевых банках ноль пять и даже купил какие-то жуткие серёжки для мадам, с которой впервые поцеловался. Встречай, улица родная, олигарха местного! Сработало примерно так же, как те 500 рублей в четвертом классе.

Правда, эйфория быстро закончилась, а с ней – и собутыльники.

Оказалось, что я украл последнюю тысячу – и ту отложили на подарок деду. На днях у него был день рождения, и батя мечтал купить ему дрель.

На праздник я пришёл с самодельной открыткой: корявым почерком я вывел на ней «Дед, с Днём рождения» и придумал какие-то стихи.

– Отец, ты прости, мы без подарка – денег нет, Артуру в школу всё снесли.

Это были первые слова отца, от которых стало больнее, чем от ремня с офицерской бляхой.

Пап, я знаю, что ты однажды это прочтёшь.

Есть долги, которые нельзя просто вернуть, подложив через полгода сэкономленную на завтраках тысячу в карман твоей зимней куртки.

Есть слова, которые не приходят вовремя и кстати – они годами прячутся внутри, боятся сунуться наружу, потому что на пути у них – стыд и страх.

Прости.

У Витьки Лебедева появилась первая машина. Витькин отец отдал сыну старую, себе купил новенькую «двенадцатую». Восьмёрка цвета «металлик». Цвета она, если честно, была почти целиком рыжего, потому что гнилая. Но это не имело ровно никакого значения.

Теперь можно было разделить жизнь двора на две половины: до и после.