Александр Лозовский - В невесомости два романа

Теперь их прогулки были не только полезны для здоровья, но и насыщены увлекательными разговорами, сопровождаемыми, по одесской привычке, бурной жестикуляцией. Пожилые пары, прогуливающиеся по оживленному маршруту вдоль моря, как правило, делали это в молчании – обо всём за много лет давно переговорено. И они с завистью оглядывались вслед супругам, которые, судя по всему, не утратили интереса к жизни и друг к другу.

Наконец Света окончательно подвела итоги ситуации в Сан-Диего и на одной из прогулок постаралась донести эти выводы до своего личного мыслителя, разбирающегося в каббале и Ницше, но ничего не понимающего в реальной жизни:

– Слушай, товарищ ученый… извини, сейчас ты господин ученый. Можешь решить простую задачу с несколькими неизвестными? Я обычный человек, с обычным советским институтским дипломом, то есть практически без образования. Я решения не найду. Но ты же кандидат наук, а в Израиле даже доктор.

– Одна голова хорошо, а две лучше, – добродушно поддакнул Наум.

– Вот тебе первое неизвестное. Надежда не может не согласиться на это предложение. И главное, на работу в фирме. Такой шанс выпадает один раз в жизни, и то не каждому. У меня рука не поднимается ее осуждать.

– Не судите, да не судимы будете, – удачно вставил Наум.

– Погоди ты… Но у Пуделя свои виды. И Надежда это понимает. И я понимаю. Слишком всё гладко и шито белыми нитками.

– Да, это не исключено, – вздохнул Наум. – Мистер Пауделл…

– Он должен понять, как дважды два, что тут ему ничего не светит, – и отказаться от своих планов.

– Если они есть.

– А ты сомневаешься?

Наум только пожал плечами. Света безнадежно махнула рукой – что с тебя возьмешь! – и продолжала:

– Но Надежду в фирму он должен принять. Понял? Вот тебе второе неизвестное.

– Почему неизвестное?

– Потому что неизвестно, как это сделать.

– Ну знаешь ли… Понял – не понял, отказался от мыслей – не отказался. Как это определить? Нет четкой информации. И индикации.

– Вот! А должно стать всем ясно. Главное – Жене должно быть ясно. А иначе он из семьи уйдет. Ты его знаешь…

– Знаю, – опять вздохнул Наум. – Кому знать, как не мне…

– Это какое по счету неизвестное? Третье? Но самое главное четвертое – должно хватить денег на учебу Жене, на няню, на квартиру, на жизнь. Еще на два года. Если Женя не получит диплом, а она станет большой шишкой, то тогда всё , на этой семье можно ставить крест, – Света горестно покачала головой. – Но Надежда, Надежда! Толковая же девица. И так любила Женю. Чего она тянет?.. Неужели решилась…

– Не верю, – решительно возразил Наум. – Ни за что не поверю. Но в одном ты, Светочка, права. Должно быть системное решение. Только системное, одним пунктом не отделаешься. Но самое важное – без образования сейчас дороги нет… А ведь всё можно было предвидеть. Я гово… – и Наум осекся. Сейчас это было ох как не вовремя. Впрочем, он всегда любил изрекать что-нибудь не вовремя.

Когда в Хайфе уже перестали надеяться и ждали со дня на день самых огорчительных известий, раздался телефонный звонок. Был будний день, около восьми часов вечера, для связи с Америкой время самое неподходящее. Света взяла трубку – она всегда брала трубку, так как общение Наума с внешним миром постепенно свелось к минимуму.

– Что такое, что-то случилось? – и она тяжело опустилась на стул. Трагические интонации в ее голосе на Наума не произвели большого впечатления. Света всегда очень драматично реагировала на любые новости в любой беседе. Всплескивала руками, удивлялась, ужасалась – почти вне зависимости от содержания разговора. Такой темперамент. Эта ее манера прогрессировала с годами. Сказанная с дрожью в голосе любимая фраза: «Какой ужас!» – могла с равным успехом означать и то, что соседский котенок написал на диван, и то, что сама соседка попала в больницу в тяжелом состоянии. Наученный опытом, Наум спокойно слушал краем уха обрывки разговора, а сам разыскивал что-то в Интернете.

– Ну, слава богу хоть на этом… Да говори ты толком… Да, здесь, конечно, здесь… Где ему быть… Хорошо, я набралась терпения… Я слушаю…

И дальше наступила долгая пауза, прерываемая только шумными вздохами Светы. Но вот прозвучало излюбленное:

– Какой ужас! Ох, какая я дура. При чём тут ужас?.. Прости, это я от неожиданности. Сколько времени?.. Полтора месяца? Это точно?.. А кто об этом знает?.. Всё, слушаю, слушаю…

И опять длинная пауза. Света слушала не прерывая и не вставляя реплик – очень на нее не похоже.

– Да, огорошила ты меня. Это комбинация… всем комбинациям комбинация. Надо еще поговорить. Такое дело… Я завтра позвоню, когда… Примерно в это время… Не всё мне понятно… Надо подумать, обсудить. Ну, целую…

Света положила трубку и застыла, глядя куда-то в пространство.

«Комбинация», «целую»… Наум заинтересовался:

– Кто звонил? Что-то случилось?

– Ничего, наши бабские дела. Тебе неинтересно.

Весь вечер Света двигалась как сомнамбула, со скоростью в несколько раз меньше обычной. Что-то забывала, что-то роняла. На вопросы отвечала невпопад. То же продолжалось и на следующий день. Наум даже забеспокоился:

– Что с тобой, давление?

– Если бы только давление… Да нет, всё в порядке.

Она неожиданно склонилась над сидящим в кресле Наумом и с чувством поцеловала его в лысину. Наум даже просветлел – давненько он не удостаивался такой чести.

– Ох, Нюма, Нюма… Так ты говоришь – системный подход? Иначе нельзя? Ну-ну, доктор наук…

Вечером, часам к семи, Света объявила, что на прогулку не пойдет, болит голова. А Наума отправила в магазин за черносливом – уже закончился.

– Из магазина пойдешь на море, а я пораньше лягу.

Наум послушно отправился по маршруту.

По возвращении он застал совершенно необычную картину. На журнальном столе, покрытом праздничной скатертью, был выставлен отличный натюрморт. В центре стояла бутылка дорогого импортного коньяка, подаренного друзьями к недавней годовщине их свадьбы. Некошерная ветчина. Банка черной икры из особых запасов. Печень трески нерусского происхождения. Овощи, фрукты, неизменный хумус – словом, всё то, что в крайне торжественных случаях позволяют себе русские репатрианты. Удивительным было и то, что стол был накрыт в салоне, хотя, как правило, они ели на кухне. Мало того, всё это изобилие являлось глазу в девять часов вечера, а согласно строгому семейному режиму позже половины седьмого есть было категорически запрещено.

За столом в праздничном платье восседала причесанная и накрашенная Света. Наум отметил, что глаза у нее были немного красными.

– Это праздник со слезами на глазах? – игриво спросил Наум. – Опять я что-то забыл? Кто-то из нас женился, родился, развелся?