Федор Метлицкий - Непокорность. Политическая фантастика

– С чего ты взял? – трубно закричал коммунист Холмогоров. – А «Слово о полку…? А наш славянский дух, о который, как об утес, разбились все шедшие к нам «с мечом»? Разве этот дух вылеплен не нами самими? А жизнь при тоталитаризме, наряду с насилием над народом, была такой же полнокровной, как и при других системах, и ее невозможно вычеркнуть.

Экономист и политолог Нелюбин, в своем черном кителе демона, самодовольно медлительным тоном пробасил:

– Если бы в пломбированном вагоне перевезли бы не Ленина, а трех американских капиталистов – как бы расцвела наша страна!

Благородный неулыбчивый Илья Богородский скороговоркой сказал:

– От нашего византийства можно освободиться, только изменив Систему, кстати, мирно. Мы создали ячейки по всем регионам.

– Га! – ощерил зубы телеведущий Данг, и поправил пуговицу наглухо застегнутого розового френча. – Куда вам, шутам гороховым, против государственного ресурса!

Он мстил «этим либерастам» за то, что те беспрестанно хватали его за икры, обвиняя в лжепатриотизме и покупке дворца за границей.

Холмогоров с вдохновенной обидой кричал:

– Хаете прошлое, забывая, что жили в полете, создавали новую эпоху, пускай и утопию. Коммунизм – это тысячелетняя мечта человечества, и ее не опоганить никому!

Это было так, недаром и к середине двадцать первого века компартия существует.

Нелюбин едко усмехнулся.

– Вы превратили мечту в пустоту алхимической пробирки, зачинающей «нового человека».

От мизантропа Нелюбина исходило нечто, отчего у окружающих вспыхивали озарения о себе и жизни.

– Человеческая особь – существо, знающее, что оно смертно, но чувствующее себя бессмертным. Эта трагическая коллизия определяет историю человечества. Утрата светлого будущего воспринимается болезненно. Смутные сокровенные чаяния связывает с мифическим будущим. Это за них жертвуют во время войны.

– Откуда ты это вычитал? – взревел Холмогоров. – Из старых истин?

– В разных эпохах бродят одни и те же истины, – возвестил Нелюбин и невозмутимо продолжал: – А мавзолеи – это нечто сакральное, построенное на сокровенном желании бессмертия. Мавзолей неприемлем с точки зрения материализма, но входившие в него проникались ленинизмом больше, чем прочитали бы все его тома. Вождь живее всех живых. Иррациональная изнанка нашего воинствующего материализма. Отрицая бессмертную душу, настаивают на сохранении праха. Памятники – напоминание, кого воскресить в первую очередь. Не этот ли секрет скрывается за уставами всех тайных обществ?

Он восхищал нас откровенностью, обнажающей и очищающей все существо каждого небывалым контрастом. Его называли телекиллером, по аналогии с известным в прежние времена политологом, хотя он никогда не работал на телевидении. Я был покорен обаянием его интеллекта. Откуда этот «сумрачный гений»? Он выдержал страшные нападки за то, что выворачивал наизнанку все дерьмо оппонентов, был лишен голоса в прессе, и сейчас работал в нашем веб-сайте, сделав его скандально известным.

Игорь оживился, словно внезапно осененный:

– Бери дальше. Воскрешение одного вождя, как бы воскрешающее всю нацию, – это омертвление. По учению Николая Федорова все теряет смысл без веры в бессмертие и воскресение каждого. Отсюда его неприятие культуры, как источника омертвления, а не воскрешения.

Волховинский доброжелательно усмехнулся.

– Тайная доктрина общего воскресения путем воскрешения вождей повлекла последствия – человечество не нуждается в боге (Бога нет!) – отсюда фантастическая нетерпимость воинствующего атеизма. Репрессивная машина государства – во имя бессмертия неограниченной власти над человеческими жизнями.

Проняло и Пашу Знаменского.

– В новый мир каждый может уйти только со всем миром, а одного – не исцелит. Душа человека мировая. Дело не в борьбе за свободу, а в исцелении души.

Игорь сыпал откровениями:

– А всеобщее выступление за смертную казнь – объясняется той же жаждой жертвы! Все равно, виновата ли жертва, она нужна для того, чтобы оживить всех. Как у инков.

– Вампирический гуманизм – через жертву, – изрекал свои «bon-mots» Нелюбин.

Телеведущий Данг фыркнул.

– Как вы ухитряетесь видеть все в черном свете?

– Не в черном, а в трагическом, – покраснел благородный Илья. – Вы чего-то страшно не понимаете, пробел в образовании.

Тот громко отодвинул стул и вышел.

Тут влез мой бухгалтер Травкин, глядя сквозь непробиваемое ясное стекло своей убежденности, уверенно перебил:

– Что вы все усложняете! Все идет нормально! Мы под надежным прикрытием.

Он живет в прочной вере в существующие нормы, видя в других людях ребяческие отклонения от реального состояния дел. Я держался за него из-за того, что за ним большинство.

– Еще бы! – провозгласил Холмогоров. – Надежный ядерный щит! Доминирующая империя организовала мировые силы быстрого реагирования против оси зла – террористической России. Вне прогресса у них нет ничего нового. Отними – а там зубы доброй старой Англии, завоевавшей полмира.

– Но, но! – предупредил Нелюбин. – Запада и Востока нет. Это уступка идеологическому идиотизму. Древние китайцы были более западными, чем западное население.

– Ты что? – изумился Холмогоров.

– Американизация – ложное понятие. И русской ментальности тоже не существует.

Писатель Знаменский прервал потоки откровений, процитировал ироническим тоном:

И, увлекшись, продолжил:

Все зааплодировали.

Я воспринимал все эти споры как словоизвержения. Не удавалось обсудить стратегию и тактику общественного движения «Спасение», для чего я собрал Совет. Мысли мои вертелись вокруг положения нашей организации…

Очнулся от мыслей и опять ощутил на себе взгляд юной Светы, она скромно сидела за своим секретарским столом. Поразительно похожа на мою жену в молодости! Мой возраст уже позволял смотреть со стороны, как резвятся молодые счастливцы. Счастье спрямляет жизнь, говорил, кажется, писатель Вениамин Каверин.

К сороковым годам XXI века страна пережила несколько потрясений.

Это распад подлинной дружбы в «новой общности людей – советском народе». Спала пелена, и обнажились зияния таких конфликтов и трагедий, что показались дурным сном. Бывшие страны Советского Cоюза окончательно разошлись в разные стороны.