Ольга Алейникова - Лилии для Эйвери

– Мама, – крикнула я тогда, спускаясь в гостиную. – Смотри, какое у меня платье.

Мама, до этого обнимающаяся со своим новым парнем, метнула на меня гневный взгляд. Этого было достаточно, чтобы я поняла, что нужно уходить, иначе мне не поздоровится. На самом деле, мой скорый уход никак мне не помог.

Мать разбудила меня поздно ночью. От неё пахло чужими духами и алкоголем.

– Разве я не говорила, чтобы ты не путалась у меня под ногами? Разве я не предупреждала тебя? – спросила она у меня, а я не могла понять, в чём настолько провинилась.

Мне было шесть, и только за то, что я спустилась вниз во время её встречи с мужчиной, мать прижгла мне руку раскалённым утюгом. Шрам на ладони остался со мной навсегда, как и та боль, что распиливала моё детское сердце на части.

Я долго смотрю на свою руку, потираю шрам и думаю. Я мечтаю прожить совсем другую жизнь. Жизнь без потерь, страданий и мук выбора – продолжать отрицать существование родной матери или, наконец-то, принять её.

Я беру в руки трубку и дрожащими пальцами набираю номер.

– Шерил, – произношу я, – ты хотела встречи?

Когда мы договариваемся о времени и месте, я спешу бросить трубку, и ещё долго думаю о том, что так и не смогла назвать её мамой.

Около трёх часов ночи я просыпаюсь от громкого детского крика. Быстро встаю с кровати и бегу в детскую. Моё сердце бешено колотится. Такие крики повторялись почти каждую ночь, и в какой-то степени я привык к ним, но всё равно пугался. Возможно, я себе вру, ведь к детской боли привыкнуть невозможно.

– Солнышко, что случилось? – спрашиваю я, включив в комнате свет. Он режет мне глаза, но этого я в данный момент боюсь меньше всего.

– Маа-маа, – тянет с плачем Эйвери. – Мама…

Я сажусь на край кровати и обнимаю её. Она кажется мне такой хрупкой и уязвимой, что я временами боюсь задушить её во время объятий. Эйвери шесть лет, но внешне она выглядит значительно младше, возможно, из-за маленького роста.

– Всё хорошо. Не плачь, милая, – шепчу я и целую её в макушку. – Это всего лишь плохой сон.

А внутри у меня всё сжимается от тревоги и боли. Я ничем не могу помочь ей, и это кажется пыткой.

– Почему она бросила меня? Почему я ей не нужна? – Эйвери снова начинает плакать. Я уже больше сотни раз слышал эти вопросы. Но ответов на них нет, я их не знаю.

– Постарайся заснуть. Хочешь, я тебе почитаю?

Я беру с прикроватной тумбочки книгу со сказками, но Эйвери отрицательно качает головой. Кажется, за последние месяцы она повзрослела на много лет. Всё изменилось, все мы изменились. Временами я чувствую отчаяние, кажется, что у меня ничего не получается.

– Можно, я буду спать с тобой?

Я несу её в свою спальню, кладу на кровать и ложусь рядом. Мы оба засыпаем быстро, хоть моё сердце всё ещё бешено бьётся. Страх за ребёнка – самый сильный страх. И он тебя подчиняет себе целиком. Ради счастья и благополучия ребёнка ты можешь сделать всё что угодно, пойти на любой поступок. Это и есть абсолютная любовь – всё ради счастья другого, не требуя ничего взамен.

Утром я стараюсь не вспоминать о том, что случилось ночью. Знаю, Эйвери сложно даётся жизнь без матери, но с другой стороны, разве ей было бы лучше с ней?

– Одевайся скорее, иначе мы опоздаем. Завтрак уже готов, – кричу я с кухни.

Я ставлю на стол тарелку с кашей для Эйвери, чашку чая и печенье, а после запаковываю ей сэндвичи. Эта схема отработана уже до автоматизма, хотя раньше у меня полчаса уходило лишь на одну кашу. Но со временем ты привыкаешь к своим обязанностям. Большинство мужчин не знает таких проблем, ведь этим у них занимаются жёны. Я же в свои тридцать пять лет умею делать практически всё по дому. Когда в твоей жизни появляется кто-то, кому нужна твоя поддержка и забота, ты забываешь о своих интересах.

Эйвери заходит в кухню и садится за стол. На ней обычное детское платье, но оно так идёт ей. В свои шесть лет Эйвери – точная копия своей матери: светлые волосы, вздёрнутый носик и большие глаза. Я уверен, что когда она вырастет, то будет сводить с ума мужчин своей красотой. Хотя мне меньше всего хотелось бы отдавать её кому-то. Она словно привязана к моему сердцу, приклеена, пришита. Я не могу ни на секунду представить, что её не будет рядом.

И мне всегда было интересно, все ли родители испытывают то же самое или у меня выработался обострённый эффект защиты Эйвери от всего плохого.

Что она не унаследовала от матери, так это характер. Девочка всегда спокойная и в меру счастливая, в отличии от надменной капризной матери. Первое время я видел в Эйвери Шерил, но потом стал замечать, насколько они разные.

– Сегодня у бабушки день рождения. Давай позвоним ей вместе, – предлагаю я.

– Она меня не любит. Звони сам, – отказывается Эйвери, и я понимаю, что спорить бесполезно. В какой-то степени она права.

Я выхожу в гостиную и набираю мамин номер. Мы почти не общаемся. Наш конфликт тянется уже не один год, но я считаю своим долгом позвонить ей в такой день.

– Здравствуй, мама. С днём рождения, – говорю я, услышав «Алло».

– Здравствуй, Этан! Спасибо, – отвечает мне мама. Её голос звучит тепло и спокойно, будто между нами никогда не было никаких проблем. – Ты не заедешь ко мне? Я пригласила гостей на четыре часа.

– Не знаю, мама. У меня работа, и Эйвери нужно будет забрать из школы.

Я произношу эти слова на свой страх и риск, заранее зная, какую реакцию они вызовут. Мама всегда была упряма, но и я такой же, поэтому нам всегда сложно находить общий язык.

Мама молчит. Эта тишина в телефонной трубке в очередной раз напоминает мне об истинном отношении мамы к моей дочери. И осознание этого факта хоть и не ново для меня, но причиняет дискомфорт. В животе неприятно колет, и я стараюсь занять свои мысли чем-то другим. Но мама опережает меня.

– Ты бы мог хотя бы в этот день не напоминать мне о ней?! И о том, что мой сын выжил из ума? – последние слова мама буквально выкрикивает. Я слышу злость. Вижу сквозь много километров, как мама сжимает свободной рукой край скатерти на столе, бросает взгляд на нашу совместную фотографию и закрывает глаза, стараясь не поддаваться злости полностью. Я выучил все её привычки за много лет, что находился рядом.

Хотя последние годы я с трудом узнаю свою мать в этой холодной, полной злости женщине. Были времена, когда она была доброй феей для меня, после – подругой и мудрой советчицей. Она всегда звонила мне в сложные моменты, словно чувствовала мою боль на себе. И голос в трубке всегда звучал ласково.

– Ты не проведёшь меня, Этан! И не упрямься. Я всегда помогу тебе и поддержу. Такова моя роль, – сказала она мне как-то. И я почувствовал, как тепло её слов разлилось в моей груди и растопило все печали, пусть и на пару минут.