Ольга Алейникова - Лилии для Эйвери

А сейчас мне кажется, что маму подменили. Я давно не слышал её шуток, смеха и глупых историй про детей её подруг, которые казались мне утомительными и ненужными. Сейчас я скучаю даже по ним, ведь наше общение теперь сводится только к ссорам и обидам. Я слышу, как она демонстративно всхлипывает, временами жалуется на давление и головные боли, и во мне растёт чувство вины. Она добивается именно этого, я понимаю. Но, кажется, у неё всё-таки получается.

– Не говори так, пожалуйста, – протестую я, стараясь не нервничать. – Эйвери тоже передавала тебе поздравления, – лгу я.

– Мне не нужны её поздравления, – кричит мама, и её голос дрожит. Больше всего я боюсь, что она снова начнёт плакать, и я не выдержу. Мы никогда не доводим разговоры до конца, потому что я не выношу её слёз.

– Она твоя внучка, мама, – я стараюсь сделать так, чтобы мой голос звучал убедительнее, хотя отлично понимаю, что никакие аргументы тут не помогут.

– Она не моя внучка! У меня горит пирог, созвонимся позже, – мама бросает трубку. На этот раз первой не выдержала она.

Я бросаю телефон на стол и возвращаюсь в кухню. Эйвери уже домывает тарелку, пусть и не так умело, как взрослые. Эта девочка растёт на удивление хозяйственной и дисциплинированной, хотя говорят, что такие дети всегда более педантичны.

Впервые мы услышали об эпилепсии, когда Эйвери было четыре. И тогда всё изменилось. С тех пор я научился многим вещам: быть осторожным и внимательным по отношению к дочери, всегда обращать внимание на её самочувствие и настроение, иметь под рукой все необходимые медикаменты, переживать за неё каждую минуту и самое главное – ценить каждый день, проведённый рядом с этой девочкой. Эйвери никогда не была смертельно больна, однако я понимаю возможные последствия своих ошибок в уходе за ней.

– Но ведь я не передавала никаких поздравлений, – говорит Эйвери, вытирая руки. Она смотрит на меня и качает головой, словно осуждает. – Это ты должен учить меня не лгать, а не я тебя.

Я улыбаюсь. Порой я забываю о том, что моя дочь так быстро растёт. Мне хотелось бы всегда видеть её маленькой девочкой, играющей со старым медведем матери и не знающей ещё боли утраты.

– Я не солгал. Верю, что ты хотела её поздравить.

– Тётя Мэдлин заберёт меня или она сегодня будет у бабушки? – спрашивает Эйвери.

Я мою руки, беру необходимые вещи и выхожу из кухни.

– Ещё не знаю, я позвоню ей. Не переживай, ты не останешься одна. Сегодня вечер спагетти, ты не должна пропустить это, – кричу я на ходу.

Девочка смеётся, и я в очередной раз осознаю, как мне приятно слышать её искренний смех, приятно делать её счастливой. Казалось бы, что сложного порадовать ребёнка? Но на самом деле у детей совершенно другие ценности, и взрослые редко понимают их. Я не исключение. А потому для меня были важны моменты, когда я мог угадать её потребности.

– Приготовишь соус с грибами? – предлагает Эйвери, когда мы уже выходим из дома.

В кармане вибрирует смартфон. Достаю его и машинально открываю новое сообщение, даже не обратив внимания на отправителя.

«Привет. Я в городе. Может, встретимся?»

И потом уже смотрю на имя контакта. «Шерил».

Я замираю, сердце и вовсе будто останавливается. Становится понятно, что скоро всё опять полетит в пропасть.

– Что случилось? – встревоженно спрашивает Эйвери, как всегда проявляя недетскую чуткость.

Беру себя в руки и натягиваю улыбку. Она не должна страдать из-за моих проблем. Не теперь, когда я смог сделать из наших дней хотя бы что-то, отдалённо напоминающее счастливую жизнь.

– Сыр добавлять? – только и спрашиваю я.

После того, как отвожу Эйвери в школу, я направляюсь в ресторан моей сестры Мэдлин. На самом деле, сложно назвать это заведение рестораном, но моя сестра всегда настаивала именно на этом слове.

Ей понадобился не один год, чтобы заработать на это небольшое кафе. Мэдлин предпочла забросить учёбу и посвятить себя работе. И только сейчас она решила вспомнить о том, что не имеет высшего образования. Самое время, когда тебе тридцать лет.

В перерывах между заботой о дочери и преподаванием в университете, я помогал своей сестре в ресторане, исполняя роль то повара, то бармена. Мэдлин катастрофически не хватало людей, а ещё денег, чтобы платить зарплаты.

– Сегодня совсем нет гостей, – говорит Мэдлин, сев за барную стойку. – Сделаешь мне кофе?

– Ты пьёшь слишком много кофе. Когда-нибудь это тебя добьёт, – отвечаю я ей и принимаюсь выполнять её просьбу. – Как дела в университете?

Мэдлин качает головой и улыбается.

– Не очень удачная тема для беседы таким прекрасным днём, – всё с той же улыбкой отвечает она. – Лучше расскажи, как дома дела. Ты поздравил маму с днём рождения?

– Не очень удачная тема для беседы таким прекрасным днём, – пародирую я её, и она смеётся.

– Ох, Этан, почему жизнь с нами так несправедлива? – вздыхает Мэдлин.

– Какие твои годы? – улыбаюсь я и ставлю перед ней чашку кофе. – И да, если после того, как допьёшь кофе, тебе будет нечем заняться, то имей в виду, что я не против перекусить.

– Не проблема, – отвечает она и делает глоток кофе. – Сара, сходи на кухню, попроси у Томсона что-нибудь перекусить для Этана, – кричит она девушке, которая стоит неподалёку.

Сара кивает и отправляется на кухню. Она нравится мне. Эта девушка работает здесь всего пару недель, мы даже не общаемся, но Сара производит впечатление человека, у которого есть цель и чёткий план, а мне нравятся такие люди, хоть я сам к ним и не отношусь.

– Я ведь просил тебя. Она новенькая, не стоит дёргать её по каждому поводу, иначе она скоро сбежит, и ты снова останешься одна, – протестую я, хотя в голосе нет злости. Я не могу обижаться на Мэдлин. Она хорошая девушка, зачастую улыбающаяся и готовая выслушать меня.

Хотя и это неважно. Она просто моя сестра, а любовь к сестре – врождённое умение. С этим ничего не поделать.

– Быстрее научится. А то уже пять тарелок разбила, – лениво протягивает Мэдлин, делая очередной глоток.

– Кто бы говорил! Я помню, ты уронила штук десять только в первый день работы официанткой, так что твой рекорд пока не побит. – Я принимаюсь натирать бокалы для вина.

Кто сказал, что работа бармена не может нравиться? Я любил всё за этой барной стойкой: от бумажных полотенец до последнего бокала. Любил эту кристальную чистоту, блеск, чёткое отражение собственных глаз в каждом бокале. А ещё тот едва уловимый звук, когда вино только-только касается поверхности стекла. Это завораживает, как настоящее чудо.

Поднимаю бокал повыше, чтобы оценить качество своей работы, и сквозь стекло вижу девушку в таком знакомом мне красном платье, выглядывающем из-под шубы. Я сглатываю. Паника нарастает внутри меня, и я не могу ничего с собой поделать.