Марина Довгаль - Восточный базар. Избранное

Душа моя прыгает и веселится, когда я воображу такую радость. Если бы вы и захотели повидаться кое с кем, мы выпишем кого вам угодно. Если бы вдруг вы захотели нас оставить, мы вас отошлем, куда угодно. Словом, мы так друг с другом поступим на деле, как делали до сих пор на словах. Вы меня бранили – я слушала; вздумала вас разбранить – вы меня вдвойне разбранили, потому что мы уже не можем ни сердиться, ни считаться. Кто кому обязан. Это Божие дело разузнать. До сих пор я всем у вас в долгу всячески. Знайте же вы, что и эти деньги были не мои. Они точно у меня лежали, но меня просили даже выдать их за мои, но теперь позволили сказать, что они были оставлены совсем на мое распоряжение! Вы никогда не узнаете, откуда они, а молитесь за эту особу горячо. Она чиста и прекрасна душою. Меня немного удивляет, что вы не хотите ничего принять у меня. Если бы вы были богаче меня, я никогда бы не остановилась у вас попросить. Вы представьте себе, что я ведь в самом деле очень богата. Мне Николай Михайлович дал все доходы в полное распоряжение. Прежде я, не зная всего хода дел, сорила деньгами, а теперь я всем дорожу и знаю, как и когда и в чем себе отказать. Если вы у меня возьмете, вы уже меня невольно заставите сделать доброе дело. Давать мне всегда было легко и приятно, но отказывать я себе ни в чем не умела; а теперь я хочу этому учиться, потому что распоряжаюсь без всякого контроля сотнею и более тысяч в год. Но впрочем хорошо и то, что у меня были чужие деньги в руках. Наши души выше обязательств светских. Знайте, что я это чувствую точно так, как чувствую, что мы не можем поссориться никогда. Вы не с лицевой стороны меня видали и полюбили. Хотя бы вы это не сказали мне, так я все-таки это бы почувствовала; оттого и уверена, что никогда и ничто не может отдалить друг от друга. И так подумайте о моем предложении.

Между тем Аркадий вам пишет свое мнение о Приснице (Лекарь. Основатель лечения водой. Прим. ав.), хотя очень затрудняется. Он не совсем против этого лечения, но находит, что есть преувеличенность в способах. Ханыков, напротив, убежден, что Присниц совершенно знающ в своем деле и что каждое его предписание основано на глубоком знании природы человеческой и соединяется с весьма верным взглядом. Ханыков, впрочем, и по словам Аркадия, склонен к энтузиазму. Дело в том, что ему гораздо лучше и что, при малейшем нездоровьи, он лечится водою. Я прилагаю вам записку от каждого из них, и вы выберите середину из этих двух мнений. Прощайте.

Ваша от души. Жду ответа».

Графиня Евдокия Петровна Ростопчина урожденная Сушкова – поэтесса, переводчица, драматург и прозаик не менее была привязана к Гоголю и до смерти была его горячей поклонницей.

Она о нем не забывает, когда ее просят почитать драму в стихах «Нелюдимка».

Это видно по письму к Погодину 23 мая 1849.

«Ваша, правда, Михаил Петрович, страшно за бедную „Нелюдимку“! <���…> С радостью приеду в вашу келью прочитать ее вам, Шевыреву, Щепкину, Садовскому, Вельтману, если можно нашему Гоголю. <���…> Назначьте мне день и час».

А оплакивала Гоголя эта женщина как дорого ей человека. Она проживала тогда в Москве и могла лично отдать дань великому писателю, и «получилось это в духе его повестей: «После кончины Гоголя начались споры о том, кто и как будет его хоронить. Пока граф Толстой и так называемые друзья-славянофилы выдвигали друг другу свои условия, студенты и профессора Московского университета унесли гроб с телом писателя в Татианинскую церковь при Московском университете. В первую ночь, когда все разошлись и в церкви возле гроба остались только несколько студентов, тишину нарушил стук колёс. В церковь вошла дама в чёрном под глубокой вуалью. Она, молча, прошла к гробу, наклонилась, откинув вуаль, и прильнула к лицу усопшего. Присутствовавшие при этой сцене студенты даже начали волноваться: не потеряла ли сознание таинственная посетительница – столь долго она не поднимала головы. Но вот она выпрямилась, опустила вуаль и застыла, облокотившись на край гроба. Так она простояла всю ночь, время от времени целуя покойника. Ранним утром дама, в последний раз простившись с писателем, направилась к выходу, и… вдруг пошатнулась. Студенты кинулись к ней, помогли выйти и увидели перед храмом карету с гербами Ростопчиных. Таинственной посетительницей была графиня Евдокия Ростопчина».

До самого дня её смерти каждый день на могилу Гоголя старенький лакей привозил цветы.

Официально не будучи на похоронах Гоголя Ростопчина отправила несколько писем в С-Петербург людям более близким к Гоголю.

Вот несколько:

П. А. Плетневу. 4 марта 1852.

«Да, Гоголя не стало. <���…> Вот вам посылка, которую смело можете назвать замогильною, цветы с головы Гоголя в гробу, собранные мною для немногих и лучших его избранных, для вас <���…>, потом для Одоевского <���…>, Тютчева и, наконец, для Александры О. Смирновой. <���…> Я писала Василию Андреевичу (Жуковскому) и послала ему такое же смиренное приношение из реликвий нашего покойника какую-то травку; ему и подобает! Не он ли первый друг и первый доброжелатель Гоголя?»

В. А. Жуковскому. 13 марта 1852.

«Вероятно, до вас уже достигли слухи о смерти, почти неожиданной, Гоголя… нашего представителя перед Европою в качестве народного поэта и великого моралиста, его, которого так убийственно хвалили и так несправедливо порицали у нас в последние годы; его, кому непрошеные друзья более вредили, и во всех отношениях, чем самые опасные враги; его, столь великого и гениального в своей сущности. <���…> Вообразите: он сжег все свои бумаги, все рукописи, тетради черновые, переписанные, всё, всё до последнего клочка, и мы никогда не узнаем, что нам приготовлял его светлый, исполинский ум, освободившийся из-под гнета его долго опутывавших обстоятельств, недугов и влияний!.. Жаль, невыразимо жаль его, а пуще нас, и ваше сердце, нянчившее и взлелеявшее Гоголя столь нежным попечением и сочувствием, ваше теплое сердце, матерински открытое всякому молодому дарованью, оно поймет, оно разделит те чувства тяжкой скорби, которыми полно теперь все, что знало, ценило и любило бедного Гоголя! В прежние две зимы, им проведенные в Москве, я его редко видала, он удалялся от всех, хандрил, отмалчивался, а мне слишком больно было его таким встречать; когда же он опять стал бывать у меня, шутить, показывать, что ему приятно мое всепреданное уважение; помню, он сам говорил мне с удовольствием о приготовленных им новинках, а вы знаете, как это редко с ним случалось и как много доказывала в нем бодрости такая сообщительность!.. <���…> С головы его выпросила я несколько веток и цветов и спешу уделить вам часть моего сбора вам, первому покровителю покойного, кому он обязан началом своей известности. <���…> Еще посылаю вам рисунок, его портрет, набросанный для меня одним из наших новых поэтов <���…> Этот эскиз один из удачнейших. <���…> Место его в руках ваших!.. Еще посылаю вам несколько строк, посвященных мною памяти друга, собрата, учителя».