Владимир Тучков - Психоз

И лишь когда отошел примерно на километр, его стало трясти, как при давлении. Еле прикурил и еле попадал сигаретой в рот…

Потом взял себя в руки. Посмотрел на часы – скоро начнет смеркаться. Пошел к железной дороге, забирая вправо, – чтобы выйти к предыдущей платформе.

Пил на кухне чай под бормотание трансляции. Передали, что через два года на Землю может упасть огромный астероид, что вероятность весьма велика. Последствия будут ужасными – пятидесятиметровая волна обогнет планету и смоет все живое. Ученые рассматривают возможность атаки небесного тела ядерными ракетами. Заблаговременно, за миллионы километров от Земли.

Начал думать, вполне праздно и абстрактно, то есть не применительно к себе, о возможных способах спасения. Если ракеты все-таки пройдут мимо цели. С одной стороны, можно попробовать зарыться глубоко в землю. Тогда волна не страшна. Чрево земли, чрево кита, великий потоп – тут, несомненно, есть и взаимные пересечения, и определенная логика. Однако астероид может долбануть не где-нибудь в Аризоне, а в Кузьминках. И тогда все к чертовой матери обрушится и заживо похоронит.

С другой стороны, можно за день до катастрофы, ведь должны же они все точно рассчитать, улететь на высокую околоземную орбиту и там дождаться, когда все устаканится. А потом спуститься с небес и выпустить на подсыхающую почву каждой твари по паре, чтобы по новой плодились и размножались.

Конечно, есть вероятность того, что астероид при подлете долбанет по ракете. Однако она крайне мала.

Интересно, а сколько может стоить такая прогулка? У Березовского, наверняка, хватит. У Чубайса тоже. А потянет ли, скажем Гайдар? Или Явлинский? А Лужков? Всякую хренотень в газетах пишут! Например, «Сто самых влиятельных политиков России», где каждому проставляют какие-то абстрактные очки. А вы напечатайте у кого сколько денег наворовано, тогда будет понятно: кто влиятельный, а кто так себе. Можно и в косвенном виде. Пусть в левой колонке напечатают тех, кто может от астероида спастись, а в правой – которые не в состоянии. Точнее, состояние не позволяет…

Откусывал пряник, отхлебывал из чашки, где плавал ломтик лимона, и иногда фыркал – по поводу собственного остроумия.

Допил и пошел к раковине сполоснуть чашку и мельхиоровую ложечку. Из крана потекла красная вода. Не рыжая, как бывает после ремонта труб, а именно красная, яркая. От естественной ассоциации его передернуло. Превозмогая отвращение, попробовал рукой – кровь! Липкая и чуть теплая.

Испуганно закрутил кран и убежал в комнату, вытирая руку о штаны.

В комнате понял, что этого не может быть. Вернулся, открутил кран. Вода была обычной, прозрачной.

А ведь он не пил! Практически не пил, ведь не считать же «Балтику» или несколько стопок от случая к случаю на работе на днях рождения.

Значит, переутомился. Надо больше спать, больше надо спать, спать надо больше. И меньше курить.

Такого объяснения ему вполне хватило.

И он отвлекся от дурного видения при помощи «Независимой газеты». Рейтинга, слава богу, не было. И это неудивительно, поскольку на страну обрушился кризис, в который уже раз смешавший все политические карты. Где теперь Немцов? Чего стоит Черномырдин, не в долларах, а в очках? И кто такой Маслюков?..

И вдруг – он жил на первом этаже – что-то там в глубине, на страшной глубине, застонало. И будто бы зашевелилось, с огромным трудом и с великой мощью. Зашевелилось, превозмогая путы, узы, гнет, стесненность, запертость, замурованность… Стихло… И опять застонало.

Он ощутил. Ощутил это. С ужасом глядя на люстру. Но она свисала вертикально и неподвижно.

И тогда у него началось смешение зрения. Точнее, откуда-то выплыло второе зрение. Он видел квартиру как она есть – стены, шкаф, телевизор, окно, стулья, диван. И еще видел, как замедленно и неравномерно, дергаясь, словно кто-то придерживает магнитную ленту, а потом отпускает, – стены начали перекашиваться, наклоняться, рушиться, взметая густую непрозрачную пыль. Потом, когда пыль немного осела, стало видно, как беззвучно рушится соседний дом, другие дома, в земле образуются огромные трещины и провалы, поглощающие людей, автомобили, деревья.

Землетрясение – понял он.

Землетрясение!

И начал одеваться трясущимися руками. Потом засунул в карман документы и все деньги. Второпях набил чемодан – чем-то, что ближе лежало, а не что дороже стоило.

И рванул на вокзал. Не в метро, в метро его нельзя было бы загнать и уперев в спину два охотничьих ствола. А на троллейбусе, на сорок первом.

Выйдя из подъезда, он ужаснулся последствиям, которые ему показывало второе зрение. Руины дымились и горели. Весь двор был усеян разлетевшимися железобетонными панелями. Всюду валялись обезображенные трупы. Кто-то еще полз, оставляя позади кровавый след, а то и шлейф кишок, кто-то бился в конвульсиях. Слава богу, звука не было.

На улице горели и взрывались машины, столкнувшиеся, перевернувшиеся, сплющенные, сбившиеся в бесформенные горы железа…

Сев в троллейбус, он закрыл глаза. Но так было еще хуже, реальное изображение исчезло, остался только весь этот кошмар.

Ярославского вокзала не было. Как, впрочем, и всего остального.

У входа лежал молоденький милиционер. От поясницы и ниже он был придавлен здоровенным блоком и, судя по положению блока, расплющен. Но был еще жив – рот был открыт, видимо, стонал или кричал – вместе с вытекающей кровью.

Поднялся на второй этаж, к кассам.

Надо было ехать как можно севернее, там такие вещи исключены. Архангельск или Мурманск. Вологда слишком близко.

Самым трудным оказалось купить билет. Потому что когда заглянул в окошко, посмотрел кассирше в лицо, то увидел месиво, кровавое, серые мозги, вывалившийся глаз… И надо было ей сказать – куда, на какой поезд… Кинулся к урне, вырвало.

Отдал крикливой бабе двадцать рублей.

Пошел к другой кассе и, глядя в пол, купил билет до Архангельска. За час до отправления. Верхний боковой плацкарт.

И пошел на платформу, где курил одну за одной, стараясь не смотреть на людей.

И вдруг заметил, что большинство – живые. Не изувеченные даже, а целехонькие!

«Спасся!» – с облегчением подумал он. – Спасся!»

Он бежал по осенней безлюдной просеке и беспрерывно кричал: Пустите! Дорогу!

Вначале перепрыгивал через лужи или оббегал. Потом уже не обращал внимания. Пустите! Дорогу!

Мороз сковывал голову. Дорогу! Пустите!

Просеки пересекались перпендикулярными просеками. Пустите! Дорогу!

Все медленней. Спотыкаясь, падая и тут же вскакивая. Дорогу! Пустите!

Потом упал лицом в траву и только лишь дышал.

Позади уже никого не было.

Он приметил этого слегка обрюзгшего, но еще достаточно крепкого, а главное – науськанного и натасканного человека, уткнувшегося в газету, еще между «Пушкинской» и «Баррикадной». Когда же тот тоже перешел на кольцо и сел в тот же вагон, последние сомнения развеялись.