Владимир Тучков - Психоз

8.42. 59 км.Вдруг двигатель зачихал и начал проваливаться. Эти провалы, точнее, пока еще кратковременные перебои он ощущал словно удары в солнечное сплетение. Когда движок замолкал, его почти выворачивало. Словно это у него сердце после бешенной гонки вдруг замирало на 3-4 секунды.

8.43. 60 км.Вдали начал расти (медленно, уже медленно!) начал расти щит… И наконец-то он различил: «До поста ГАИ 500 м».

«Ну, вроде пронесло!» – вздохнул он с облегчением. Хотя, еще не представлял, чем ему может помочь этот самый ГАИ. Бензина не дадут. А если и дадут, то устроят канитель минут на десять. И тогда всё! Тогда вместо восьмидесяти километров будет шестьдесят. А этого явно мало!

8.44. 60 км.Мотор уже заглох, и машина катилась по инерции по пологому уклону.

И тут он разглядел, что рядом с будкой на обочине стоит пустая машина с мигалкой. Внутри никого не было.

«Господи, помоги насчет ключа, помоги!» – взмолился он.

И бесшумно, так что из будки его никто не заметил, подкатился. И без скрипа затормозил ручником.

Ключ был на месте.

Завелась мгновенно, задние колеса секунды полторы с истошным визгом пробуксовали, и зверь-машина начала с ходу набирать свои двести двадцать, свирепо вдавливая его в кресло.

Что там было за спиной, уже не имело ни смысла, ни интереса.

8.48. 74 км.На хвосте сидели крепко. И даже вроде бы помаленьку приближались. Это тоже не имело никакого смысла. Главное, полкилометра, которые были между ними, за шесть минут он не отдаст. Они гнались за казенным «мерсом», он – за жизнью.

8.50. 81 км.«Ну, вот и всё, уже начал запас наматывать. Восьмидесяти должно хватить, – подумал с радостью. – Еще четыре минуты».

Те, сзади, были метрах в трехстах. Всё шло просто отлично!

8.52. 88 км.Завывая и мигая всеми своими огнями, гаишники были уже метрах в ста. Начали вопить в динамик: «Остановись, стрелять будем!»

8.53.30. 92 км.Он затормозил, резко, рискуя закувыркаться. Машина еще метров пятьдесят со страшным визгом скребла асфальт.

Не дожидаясь полной остановки, выскочил и рванул к противоположному кювету, отмечая боковым зрением, что преследователей пронесло метров на сорок дальше.

Бросился ничком в канаву, закрыв руками голову, – головой от Москвы, которая через несколько секунд превратится в гигантское смертоносное облако.

Выскочил на крыльцо и, пытаясь на бегу попасть в левый рукав телогрейки, бросился к сараю. Тут же вернулся с лопатой и рядом с клумбой начал ожесточенно копать яму, поминутно посматривая в небеса со страхом, с ужасом. Через четверть часа было по пояс. Опершись о край руками, выскочил. И начал штыком лопаты срубать цветы, под корень. Потом сгреб всё в яму и закопал, на что ушло еще пять минут. В последний раз посмотрел на небо, уже равнодушно. Посмотрел, чтобы уже больше никогда туда не смотреть. Закурил и сел на третью ступеньку крыльца. Было десять минут третьего.

Он остановился. Нагнулся. Развязал шнурок на левом ботинке. Вновь завязал его – другим способом. Выпрямился. В семи метрах перед ним в асфальт ударила двадцатикилограммовая ледяная глыба. На часах было ровно 00:00:00.

Спустился на лифте, открыл почтовый ящик. Было три часа дня. Ящик был пуст.

«Только без паники, без паники… – начал он уговаривать сам себя, – без паники!»

Услышав, что лифт пошел наверх, кинулся по лестнице обратно, на пятый.

Главное, обогнать лифт, тогда еще можно на что-то надеяться.

Кабина дернулась, и этажом ниже начали раскрываться двери, когда он уже два раза повернул ключ.

Теперь попить воды и думать!

Понятно, что ему из подъезда уже не выйти. Пуля или нож – какая разница. Не дадут выйти. Будут пасти и днем, и ночью, и утром и вечером, сменяя друг друга. И день, и неделю, и месяц. Сколько надо будет, столько и будут.

Оделся. Сунул в карман деньги и на цыпочках поднялся на девятый.

Люк, ведущий на чердак, был закрыт на висячий замок. Значит, перебраться в дальний подъезд было невозможно.

Однако присмотрелся и понял, что может сломать петли.

Вернулся в квартиру и прихватил обрезок водопроводной трубы.

«Только не греметь, только не греметь!» – думал он, просунув трубу в дужку замка, и осторожно, но и налегая изо всех сил, начал поворачивать рычаг. Раздался треск, и он еле успел схватить падающий замок, скрепляющий две пустые петли.

Поднявшись, посветил зажигалкой и обнаружил выключатель. Затхлое пространство наполнилось болезненным светом.

И, сдерживая заколотившееся от радости сердце, перешагивая через кучи какой-то дряни, кинулся к самому дальнему люку.

Однако он был заперт. Скорее всего на точно такой же замок. Безрезультатно подергав крышку, он бросился к следующему люку. То же самое…

Последняя надежда на спасение исчезла, когда попытался проникнуть в соседний со своим подъезд. И тогда он сел прямо на грязный пол и, глядя в одну точку, потихоньку завыл…

Опустошенно вернувшись домой, выглянул в окно, не отодвигая тюлевой занавески. У подъезда не было никого. Но это ни о чем не говорило. Точнее, не сулило ничего хорошего. Наблюдение-то все равно было. Он это знал наверняка.

Если бы его окно выходило на другую сторону, можно было бы спуститься ночью по веревке. Ну, не по веревке, так по чему-нибудь еще, все равно чего-нибудь навязал бы.

Конечно, соседи… Но кто его знает? И кто ему поверит? Кто впустит?

Да и он никого не знал. Если бы был уверен, что в 173-й какая-нибудь одинокая старушка, можно было бы связать ее к чертовой матери и рот заткнуть. Или по башке дать…

Но ведь дверь-то никто не откроет!

Скорую вызвать, про язву наплести, чтобы на носилках вынесли? Так не с головой же накроют! Тут и крышка!

Дом поджечь?!

Что, что, что?!

Ночь он не спал, чуть было не доведя себя до такого состояния, когда выкидываются из окна…

А потом понял.

Сделал шрам на щеке, глубоко полоснув бритвенным лезвием. И стал дожидаться, когда заживет, затянется, чтобы красная полоса была со стянутой по краям кожей.

Разделил еду на месяц.

Зарастал волосами.

Не мылся.

Изодрал старый костюм, в который уже не влезал. Но через месяц он на нем уже болтался. Обмазал брюки подсолнечным маслом, а потом втер в масло землю из цветочного горшка.

Когда был уже готов, то есть стал уже совсем другим человеком, другим внешне, плоскогубцами сломал два верхних передних зуба.

И, сдерживая выпрыгивающее из груди сердце, спустился на лифте на первый этаж и, пошатываясь от голода, вышел из подъезда.

И лишь свернув за угол, понял, что спасен. Пуля его не догнала.

Взял меню и тут же положил его перед собой на стол. Потому что дрожали руки.