Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

Поесть хоть чего-нибудь, им всем, конечно, уже давно хотелось, причем, со страшной силой. Но увы, даже попробовать рекламируемую самим «Хоттабычем» «шоколад-мармелад-мед-хадву» им так и не посчастливилось, потому что мама тихонько, чтобы не услышал отец, сказала про «Хоттабыча», что-де «этот старый хрен понамесил туда всякую херню, а дерёт аж по пять копеек за хреновину».

Проходя мимо деревянной бочки, установленной на телеге с запряженной в нее осликом, они увидели стоявшую рядом девочку-подростка с множеством косичек.

– Холоду-у-шечки!… Холоду-у-шечки!..– мягким тонким голоском призывала она.

– Па, а что такое «холодушечки»? – одним из первых, как всегда, обрел дар речи Толька.

– Та-а, Толька, обычна ж вода о то с колонки! Тока, шобы она оставалася хол одна на о так ой жаре, они жеш, паразиты, кидають у бочку лягушек, а потом продають о ту воду люд ям…

– Живы-ых?…

– А на г ада дохлых закидывать? От дохлых, Толька, вода тока прот ухнить. Та тут вы еще много чего повид аете…

– Пфу-у-у!!… – дружно засмеявшись, дети стали нарочито плеваться, – Вя-я- ак!..

Несмотря на то, что было очень жарко, и хотелось не только есть, но и пить, но, то ли от волнения, то ли еще от чего, никто из детей так и не осмелился попросить родителей купить им даже «холодушечки».

Впрочем, от ощущения голода и жажды их отвлекало и просто завораживало буквально все вокруг.

В этот день дети впервые увидели настоящий трамвай. И даже проехали на нем несколько остановок, в том числе и… свою. Дело в том, что, когда отец велел всем продвигаться к выходу, Ольке с Павликом непременно захотелось проехать еще, хотя бы немного, в этом красно-желтом, почти сказочном вагоне. Они мертвой хваткой уцепились за спинки сидения, и ни Аньке, ни Толику не удалось заставить их покинуть свои места, а у родителей в этот драматический момент руки были заняты багажом. Тогда-то отцу и пришлось освободить свои руки, чтобы отодрать младших сначала от сидения, а потом и в переносном смысле, но уже на остановке, когда они, с горем пополам, вышли из трамвая. Одним словом, оказалось, что по вине Ольки и Павлика семья проехала две лишние остановки, и в обратную сторону отец велел всем идти пешком. Обливаясь потом, отец шел самый первый с двумя большими чемоданами, наполненными картошкой, и сильно ругался. Следом за отцом, тоже с двумя чемоданами шла мама. Но у мамы в одном чемодане была одежда для всей семьи, а в другом, что поменьше, была тоже картошка «на первое время». Но мама, в отличие от отца, шла молча. Анька с Толькой тащили какие то котомки, и, когда отец делал паузу, они шипели на Ольку с Павликом, потому как пока еще не могли простить им случай с трамваем.

Наконец, они вошли во двор одного из частных домов. Жили в нем вовсе не узбеки, а украинцы, и как оказалось, они были старыми знакомыми бабушки Арины. Дедушка Гриша был совсем старенький и очень хмурый, он тяжело дышал и почти беспрерывно кашлял. Даже у Ольки не было уверенности в том, что после очередного приступа кашля дедушка не умрет: «Хоть бы он только… не умер… Хоть бы батя не разозлился за то, что дед так сильно „бухыкает“ и не заругался бы на него…»

Дед сидел на кровати, опираясь одной рукой на костыль, а другой отбивался от мух с помощью свернутой, изрядно уже истрепанной газеты «Правда». Бабушка Нюра, вовсе не подходившая под статус бабушки, была явно моложе дедушки, маленькая, кругленькая, но юркая, и с певучим голоском. Пока отец делился с дедом последними атбасарскими новостями, бабушка стояла, скрестив на груди маленькие пухлые ручки и, не скрывая удивления, рассматривала нагрянувших гостей. Когда дедушка попросил бабушку попотчевать чем-нибудь детей, она вышла из комнаты и долго не появлялась. Потом бабушка Нюра, все же, вернулась, и, разводя пухленькие ручки, прощебетала свою, ставшую впоследствии знаменитой, фразу:

– Прыгала, прыгала, тай нэ достала! Ох, ты ж, Господи… Хот ила жеш, хочь, по яблочку с кладовки о то гостинчiкiв… Ей Богу, Гриша, прыгала-прыгала, та нэ достала…

Дед Григорий тяжело вздохнул и, опустив голову, снова раскашлялся. Потом отец попросил воды, и все по очереди набирали ковшом из ведра воду и пили с такой жадностью, что у детей текло по шее, животу и даже по ногам.

– Пейтэ, пейтэ, бо чего-чего, а воды в нас богато! И колонка ж о туточки нэ далэко… – щебетала без остановок бабушка Нюра.

Напившись досыта, непрошеные гости попрощались и направились к выходу.

– Ой, Боже ш мий… И шо ж воно такэ? Прыгала, прыгала, тай нэ достала гостинчикив… Хотила ж, чи яблочко… або сальце… Ох, ох… – суетливо провожая «гостей» до калитки, баба Нюра кудахтала словно наседка и хлопала себя по круглым бокам.

Отец позже, при любом проявлении скупости, будет еще не раз произносить бабынюрыну фразу: «О то ж: «Прыгала-прыгала, тай нэ достала!»

По дороге на автовокзал они из открытого окна автобуса с любопытством смотрели на тротуары и мостовую, покрытые асфальтом, не привычного – серого, а коричневого, почти красного оттенка. Отец объяснил детям, что в Ташкенте даже песок, из которого делают асфальт – красного цвета, а земля не черная, как в Атбасаре, а рыжая.

За окном мелькали и повозки с осликами, и необычной постройки то маленькие, то большие жилые дома. А некоторые из них совсем не было видно за высокими, белыми, зелеными или желтыми саманными стенами-заборами с одним узким дверным проемом вместо привычной калитки.

Приятно удивляли и идущие по тротуару улыбающиеся люди в тюбетейках или белых чалмах, в длинных стеганых халатах, в изящных и легких сапогах. Вызывали неподдельный интерес девушки с косичками в тюбетейках и пожилые женщины в белых, необычно намотанных на голову платках. И все они были в пестрых платьях и штанишках с одинаковым фасоном и рисунком, разве что разной расцветки. Дети с восторгом смотрели на добрые улыбающиеся лица и слышали приветливый мягкий голос этих необычайно доброжелательных и счастливых обитателей Ташкента, этого потрясающего, и, как оказалось, не только хлебного города.

На автовокзале они пересели на рейсовый автобус, который помчал их по ровной асфальтированной дороге в конечный пункт назначения – районный центр Жетысу, от которого до поселка имени Калинина, как грозился отец – было уже рукой подать. По одной стороне дороги тянулись арыки с пирамидальными тополями, вербами, плакучей ивой, джудой, по другой – бескрайние хлопковые поля.

Толька первым увидел кружащийся над полем самолет:

– Смотрите! Настоящий самолет!! А зачем он, па, над полем летает? И почему так низко? И, почему-то он без звездочки…

– Та потому шо это не военный, а «кукурузник». Хлопок он опыляить, сынок, шоб листья с кустов поотваливалися, а тока коробочки с хлопком пооставалися о то, – ответил отец.