Тамара Злобина - Хищник. Детектив

Пройдя под арку вглубь двора, Топилин зацепился ногой за какую-то корягу и в сердцах чертыхнулся, напрягая глаза, чтобы рассмотреть предмет, который помещал его движению: уж очень коряга напоминала человеческое тело.

Кутаясь в воротник модного пальто, от порыва ветра сквозняком продувающего место, где он натолкнулся на странный предмет; Сергей полез в карман за зажигалкой, чтобы с её помощью рассмотреть неожиданную находку.

Он нервничал, торопился, поэтому слабый огонёк затухал, секунду поколебавшись на ветру. Тогда мужчина присел, подставив порывам ветра свою широкую спину, приближая крохотный огонёк к лежащему на земле предмету. Огонёк вырвал из тягучей темноты кусочек обнажённого тела, и Топилин от неожиданности, как-то по бабьи, воскликнул;

– О, Боже мой!

Голос в страхе метнулся прочь, к выходу, а обладатель оного остался на месте, как вкопанный, ещё не до конца осознавая, что за драма разыгралась здесь ночью. Наконец, справившись со своими чувствами, Сергей сделал попытку рассмотреть лицо женщины. Что это была женщина, он уже не сомневался.

Лицо жертвы со следами борьбы, застывшее в гримасе боли, страдания, поразило его чем-то неуловимо знакомым. Мысли в голове Сергея клубились роем, пытаясь извлечь из глубин памяти знакомые черты, но что-то мешало произвести идентификацию: то ли гримаса, исказившая лицо, то ли неестественно белого цвета волосы, превратившие лицо молодой, судя по формам, женщины, в лицо старухи.

Топилин лихорадочным движением попытался открыть портфель, чтобы достать сотовый телефон и не смог открыть замок – так у него дрожали руки.

– Чёрт! – через зубы выругался Сергей, – Что это я так раскис? Трупа что ли никогда не видел?

Наконец, замок поддался нажиму, он достал телефон, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

– Алло, это Топилин… Это ты, Никита?… Пиши вызов… Улица…, дом 37… Что?… Да, труп… Женщина… Лет 30—35… Похоже на почерк Хищника… Да-да… Уже четвёртый?… Как меня угораздило?… Хотел путь сократить: пошёл через соседний проходной двор… Что говоришь?.. Да уж, сократил… Правду говорят: поспешишь – дальше будешь…

Сергей дождался следственной группы, дал следователю свой номер телефона и, сославшись на утреннюю встречу, добрался, наконец, до гаража и уехал в свою адвокатскую контору. Всю дорогу, вместо того, чтобы поразмыслить над предстоящей в половине девятого встречей с депутатом Областной Думы Рогозовым Вениамином Львовичем, он думал о том, где мог видеть женщину, жизнь которой оборвалась так варварски, так ужасно.

Ставя машину на стоянку возле своей конторы, он вдруг понял, кого напомнила ему несчастная жертва.

– Если бы не эти белые волосы, не, застывший в гримасе, ужас, то можно было подумать, что это наша однокурсница Леночка Банникова… Лена?! Наша тихая, домашняя Леночка? Не может этого быть!… Наверняка я ошибся. Эта женщина не может быть Банниковой! У Леночки чудные каштановые волосы и удивительно синие, доверчивые глаза… Я не видел глаз этой женщины! Я не видел их цвета! А ведь её глаза были открыты… И в них застыл такой ужас, что смотреть было невозможно… Какого цвета были у неё глаза?!… Какого?!… Не знаю… Не помню… Как же так?…

Сергей схватил телефон и, не выходя из машины, лихорадочно давя на кнопки.

– Алло, алло?! – почти кричал он в трубку. – Никита, Никита, это снова я: Сергей Топилин!

И потом, немного сбавляя тон:

– Я по поводу утреннего вызова… Уже известно, кто эта женщина?… Пока не известно?… При ней не нашли ничего? Сумочки… Нет… Ничего…

И после непродолжительного молчания, озвучил своё предположение:

– Возможно, я знаю, кто эта женщина… Почему молчал? Потому что лишь сейчас меня осенила догадка… Нужно кое-что проверить… Не знаю… Да не уверен я, Никита! Перепроверю – перезвоню… Сказал перезвоню, значит перезвоню: моё слово крепче алмаза – ты же знаешь.. Пока!…

Странно, но Сергей совершенно забыл о том, почему так спешил, его занимала одна парадоксальная на первый взгляд мысль, что жизнь, как не странно, очень мудрая штука и даёт человеку порой жёсткие и убедительные уроки: то, что он считает важным в данную минуту неожиданно оказывается каким-то второстепенным, даже глупым, теряющим свою важность, свою актуальность.

Сегодняшняя смерть, с которой он столкнулся так внезапно, совершенно не желая того, затмила собой и карьеру, и встречу с господином депутатом, и даже собственное благополучие. Он ломал голову над тем, у кого можно выяснить верна ли его догадка, и не мог придумать: слишком давно не общался с друзьями-однокурсниками по юрфаку СГУ.

– Некогда всё – недосуг? – любопытствовал главный оппонент – внутренний голос, явно намекая на его равнодушие к судьбам некогда близких людей. – Работа всё, карьера?…

И Сергей сорвался:

– Какой же ты идиот, Топилин! Разве настолько уж важны карьера, сиюминутная выгода, нужные знакомства? Перед лицом смерти вся эта мишура гаснет, как светлячок, на который только что наехал асфальтовый каток… Ты почти пять лет не общался с университетскими друзьями! При случайной встрече только: привет, как жизнь, пока… Ещё через пару лет перестанешь их узнавать. Леночку ты уже не узнал…

Сергей не успел должным образом «заклеймить позором» своё равнодушие, безразличие к людям, некогда занимающим в его душе столько места, а мысли уже катились дальше, как безудержный поток.

– Ведь Леночка нравилась многим нашим парням на курсе… Да и я относился к ней с симпатией. Ей нельзя было не симпатизировать… Лёгкий, светлый человечек – ни камешка в душе, ни камешка за пазухой… Добрые отношения у нас сохранились до самого окончания универа.

– Вот именно, до окончания! – ехидничал внутренний голос, растягивая в кривой усмешке губы Топилина. – Словно с ним и жизнь закончилась… И началась погоня за её благами.

Сергей зло ответил оппоненту:

– О чём ты, старик? С чего вдруг такие сантименты? Да у меня и времени-то нет на пустое времяпрепровождение… Тут ещё, как назло, эта встреча с господином Рогозовым, а я расклеился, как плохо слепленный вареник…

С угрызениями совести, то бишь с внутренним голосом, на этом можно было и покончить, ведь предстоящая встреча была намного важнее, намного значимее гибели женщины, интерес к которой давно канул в Лету. Но перед глазами Топилина отчётливо всплыло лицо тёти Нины – матери Леночки Банниковой, и в его, почти успокоенное сознание, чёрным ужом вползла мысль:

– «А как же тётя Нина, ведь Лена её единственная дочь?»

Сергею стало неуютно от осознания своего равнодушия к трагедии, произошедшей с однокурсницей, и захотелось самому себе плюнуть в лицо. Он усмехнулся криво и болезненно.