Рарог Кривич - Дом Огненного Меча. Битва наследников

Уже почти два года прошло с тех пор как Оседень дал свое согласие Саму на участие в военном походе на юг и стал военным камом Семиводья. Таким образом почти все войска державы оказались в полном подчинении у молодого человека. Целый год он занимался отбором и тренингом лучших из лучших для того, чтобы суметь с минимальными затратами человеческих ресурсов дать отпор противнику. Оседень даже на свое собственное удивление проявил недюжинный военный талант и начал показывать себя еще и со стороны мудрого военачальника, которого его вои слушали не только из-за того, что он был выше их рангом, но и из-за личного уважения к его персоне. Жреческую же свою деятельность новоиспеченный воевода пока оставил в стороне, ибо совмещать сии два направления своей деятельности не считал таким уж и разумным решением. На свое место в храме он поставил одного из своих самых лучших учеников-ведунов и теперь мог абсолютно не беспокоиться за целостность и сохранность древней мудрости храма. За эти полтора года Оседень уже практически полностью свыкся с мыслью, что ему предстоит по крайне мере временно, но забыть о своих обетах, данных во время посвящения. Однако, чем дольше он занимался делами мирскими, тем больше ему начинало казаться, что все же он и не нарушал те обеты, ибо все то, что он вынужден был делать теперь и к чему готовился, было направлено лишь на одно – сохранение мира на просторах ариантских земель – на то же самое, о чем клялся он и тогда, стоя на одном колене у алтаря в одном из глубинных залов Второго Храма Мероура в Чюдрокских горах. Все это время Оседень по долгу службу делил царский престол с Самом, являясь ответственным за все дела, которые касались готовящихся походов. Сам же во всем этом занимал место куратора и лишь контролировал, чтобы все протекало именно так, как то было им задумано. И наконец те дни, когда все уже было почти готово, настали. За окном царского терема уже вовсю цвела и благоухала весна, природа, уже несколько недель назад пробудившаяся от зимнего сна, теперь начинала оживать со все большими и большими оборотами. Примерно с такою же скоростью и проходили сборы к военным походам. В эти дни в тронном зале было необычайно много людей – все носились по залу каждый по своим делам, перебегая из одной комнатушки в другую, перенося в своих руках какие-то забитые доверху непонятными вещами сундуки, кто-то же не тратил время на утрамбовку всего в них и торопливо рассекал со всею утварью сквозь не такие уж и просторные помещения хором правителя. Час от часу мимо носа восседающего на троне Оседня проносились и вои, которые спешили либо в кузницу с грудой железных доспехов, дабы исправить последние недочеты в своем обмундировании, либо из нее с уже подлатанной и надраенной до блеска броней в оружейную. Метались через тронный зал и те добровольцы, кои вызвались подготовить все съедобные припасы, которые могли пригодиться в походах воинам. Посему в доме царя в тот день витали не только всевозможные запахи свежевыкованной стали, стиранной одежки и начищенных сапог, но и разнообразные благоухания вкусных приятностей, доносившиеся из кухни, где работала кипела в своем русле. Оседень же наблюдал за всею этою суматохою, сидя на месте Сама, лишь потому, что все иные стулья или лавы в данном помещении уже были задействованы для различных нужд: где лежали приготовленные мешки с припасами, где кое-кто додумался складировать свою броню, а где сидений и вовсе не было по каким-то непонятным причинам. Гул соответственно повсюду стоял такой, что Оседню было даже сложно различить, о чем доносили ему стоявшие подле его трона сыновья и иные военачальники, среди которых был и Порыш, который сам согласился войти в ряды воев и тоже отправиться в поход, несмотря на то, что Сам предпочитал, чтобы тот и дальше оставался его советником. На крайний случай правитель Семиводья рассчитывал, что Моск окажется должной заменой Порышу на сей должности. Но еще большее разочарование на лице Сама прочитал Оседень, когда и Моск несколько дней назад озвучил, что он тоже отправляется в поход. Верным же помощником Оседня во всех делах касательно военной подготовки дружинников являлся Рус, участие которого в походе было предопределено еще задолго до начала подготовки к нему. Иногда Оседень ловил себя на мысли, что Рус в принципе и сам мог бы справиться со всею возложенною на него задачею, и что ему, Оседню, может и не стоило вообще соглашаться не только на участие в сем походе, но и на то, чтобы его возглавить. Но повернуть вспять он уже не мог, ибо дал иной обет, Саму – довести сие дело до конца. Концом же Оседень видел взятие города Алтынгарда и укрепление благодаря этому южных границ Семиводья.

Заветною мечтою Славена с самого детства было стать одним из жрецов при Храме Вед и трудиться на то, дабы взрастить вновь то высокоморальное общество, которое существовало среди родов ариантов всего еще несколько веков назад. Славен всегда также видел, что чем-то они с Оседнем были схожи: несомненно, у обоих было одно и то же стремление – к перевоспитанию людей и их душ. Но при все при этом Славену всегда казалось, что Оседень все же в своих речах улетал куда-то в чересчур идеальные миры и представлял, что люди могут и должны жить так, как жили их предки тысячи лет назад, в то время как у Славена были куда более приземленные цели и мысли. Оседень также был склонен беспокоиться больше о духовных качествах людей, Славен же напротив считал, что теперешнему их обществу необходимо было все-таки в первую очередь позаботиться о возвращении душевных ценностей, без которых он не видел и возможное формирование в далеком будущем духовных. Оседень же, в его глазах, всегда стремился перепрыгнуть сразу через несколько ступенек и забраться на вершину горы. Но Славен никогда не осуждал молодого жреца и преклонялся перед его мудростью – он лишь считал, что их общество еще не доросло до миропонимания и осознания мудрости Оседня. Славен на примере собственной судьбы мог испытать, как несовершенны люди были и насколько им не хватало морального воспитания прежде всего. Еще когда он был совсем маленьким ребенком, его отец Зорян бросил их: его, младшую сестренку Ильмеру и тогда еще беременную Русом маму. Юный Славен никак не мог понять, что могло заставить их отца, который ему всегда казался самым лучшим человеком во всем Кологарде, пойти на такое подлое предательство собственного рода и так вероломно покинуть любящую жену, носящую под своим сердцем его чадо. Нет, Славену никогда было не понять сего поступка. Более того, со временем он даже стал сомневаться в том, сможет ли он простить своего отца, и чем старше юноша становился, тем больше он осознавала то, что его отец не заслуживал прощения.