Юрий Сидоров - Вторая попытка

Солнце начинало потихоньку припекать на лесных полянках. Мысли в голове у Скубжевского потихоньку заплетались одна за другую. Хотелось пить и немножко посидеть. Путь пройден не очень большой, но прямо по лесу, да ещё такому болотистому, без тропинок, идти было тяжеловато. Вилор заметил впереди солнечную поляну и решил там сделать остановку минут на 20. Однако дойти до места привала ему было не суждено.

Сильнейший удар сзади по голове мгновенно свалил Скубжевского на землю. Его лицо соприкоснулось с мягким пушистым мхом, на который сверху тихонько начала просачиваться тонкая красная струйка от раны на затылке.

Около распластавшегося тела Вилора возникли фигуры двух молодых мужчин с характерными повязками на рукаве.

– Ты его не совсем грохнул? – спросил один из парней, более высокий, чем его напарник.

– Да нет! Очухается! Смотри, шевелится уже, – ответил второй, отбрасывая в сторону небольшое брёвнышко, которым был нанесён удар. – Давай быстрее кляп ему вобьём. И мешок на башку нахлобучим. Криевич приказал, чтоб этот хлыщ не видел, куда мы его везём.

Подхватив Скубжевского под руки, парни поволокли его к опушке леса, где стояла телега с лошадью.

Вилор пришёл в себя в тёмном помещении. Тусклый свет просачивался только из маленького окошка под самым потолком. Рядом с нарами, на которых он лежал, громоздилась фигура какого-то верзилы. Увидев нарукавную повязку, Скубжевский похолодел: «Полицай! Вот и всё… теперь пытать будут». От мысли, что впереди лишь мучения и страшная боль, а затем неизбежная смерть, онемело всё, начиная с рук и ног и заканчивая самой способностью мыслить.

Верзила окатил Скубжевского ведром воды и зычно приказал:

– Встать! Выходи!

Вилор хотел пошевелить руками и только сейчас понял, что они связаны. Холодная вода из ведра подействовала отрезвляюще. Скубжевский смог подняться и вышел, подгоняемый верзилой, через открытую дверь в коридор. Через несколько минут они оказались в светлой комнате с жёлтыми занавесками, откуда вела дверь в чей-то кабинет.

За столом в комнате с занавесками сидел ещё один полицай, лениво теребящий лежавший у него коленях «шмайссер».

– Куда этого тащишь? К Криевичу? – полусонно спросил он у верзилы.

– К нему. Куда ж ещё? – ответил тот и, постучав, просунул свою коротко стриженую шишковатую голову в дверь. – Вацлав Зенонович, вот, доставил.

Посреди кабинета одиноко маячил облупившийся стул, напротив которого в нескольких метрах помещался массивный деревянный стол, сохранившийся с довоенных времён, когда за ним сидел первый секретарь райкома комсомола.

За столом виднелся человек средних лет в гражданском костюме. Внимательно глядя на Вилора, он неторопливо произнёс:

– Садитесь, господин Скубжевский. Вот стульчик для вас специально принесли. Не ахти, конечно, но сойдёт. Располагайтесь поудобнее. Руки, правда, развязать пока не могу, уж не обессудьте. Разговор у нас с вами будет длинный. Если, конечно, вы благоразумие проявите.

Верзила подвёл Вилора к стулу и опустил его на сиденье.

– Я могу идти? – обратился он к сидевшему за столом.

– Посиди в приёмной, Крамаренко, можешь ещё понадобиться, – ответил тот и снова перевёл взгляд на Вилора. – Удобно вам, молодой человек?

– Откуда… откуда вы меня знаете? – запёкшимися губами еле произнёс Скубжевский.

– Служба у нас такая, чтоб всё обо всех знать. Вы же разведчик, насколько мне известно, а такие странные вопросы задаёте. Да, простите, забыл представиться, а то нехорошо получается: я вас знаю, а вы меня нет. Криевич Вацлав Зенонович.

«Так вот он какой, Криевич», – кровь застучала в голове Вилора. Скубжевский из последних сил попытался сосредоточиться и вспомнить всё, что он знал о сидящем напротив него человеке. Получалось не густо. Криевич Вацлав Зенонович, начальник местной вспомогательной полиции, 1898 года рождения, белорус, жил в Гродно. С женой развёлся ещё до освобождения Западной Белоруссии, имеет взрослых сына и дочь, которые проживали в Кракове. В 1940 году арестовывался органами НКВД, но впоследствии был отпущен. Включён в списки подлежащих высылке в Сибирь, но по каким-то причинам до начала войны высылка не была осуществлена. Перешёл на службу к немцам добровольно сразу после занятия ими Гродно.

Скубжевский подавленно молчал. В его голове проносились мысли, полные отчаяния: «Неужели это конец? Теперь будут пытать. Наверное, этот звероподобный полицай у них это делает. Крамаренко, кажется. А может, сами немцы? Вон какие страшные щипцы на столе в углу лежат. И ещё что-то. Паяльник? Они им глаза выжигают? Как мне всё это выдержать? Смогу ли? А если нет, что тогда?»

– Молодой человек, туда вам ещё рано смотреть, – заметив обращённый на орудия пыток взгляд Вилора, невозмутимо произнес Криевич. – Надеюсь, что вы с этими любопытными предметами вообще не познакомитесь. Хотя как знать, тут от вас всё зависит.

– Пытайте меня, я ничего не скажу! – собрав воедино тающие душевные силы, почти прокричал Скубжевский. – За Родину, за Сталина умру!

– Зачем же так пафосно? Сталин ваш далеко, в Кремле сидит, и даже не знает, что у него такой пламенный офицер есть. И не узнает он о вас никогда при любом раскладе. Давайте обойдёмся без лозунгов. Они больше для вашей сослуживицы Сёминой подходят. Она – девушка фанатичная, а вы, надеюсь, более вдумчивы.

– Вы… вы и про Таню знаете? – Вилор не мог оправиться от шока.

– Знаю, как видите. А вы уже начали разбалтывать мне ваши большевистские секреты. Начало у нас в разговоре в правильном направлении прошло.

– Что, что я разболтал? Я ничего вам не сказал и не скажу!

– Назвали Сёмину Таней, а я даже об этом и не спрашивал.

– Так вы же сами о ней знаете.

– Что я знаю? Фамилию знаю, а имени я не произносил. Может, я его и не знал, но вы, спасибо большое, помогли.

Вилор подавленно молчал. Почему он так легко разболтал, как зовут Таню? Почему всё, чему учили в разведшколе, сейчас испарилось из головы? Неужели из-за страха перед неизбежным?

– Успокойтесь, господин Скубжевский, – медленно растягивая слова, упивался своей первой победой в разговоре Криевич. – Ничего вы мне не разболтали, я и без вас знал, как её зовут. Таня, Татьяна, почти как Ларина. Пушкина любите?

– Я вам ничего больше не скажу!

– Совершенно напрасно. Разве «Евгений Онегин» отнесён в Красной Армии к военной тайне? Но вернёмся от Лариной к Сёминой. Вам ведь она нравится?

Лицо Вилора запылало красным огнём.

– Нравится! – уверенно продолжал Криевич. – А что, неплохая девушка, хоть и фанатичка. Согласитесь, не каждая может сделать то, что она сотворила с бедным Куртом Зайдлицем! Помните такого? А вот ваш поступок мы ценим, вы ведь отказались выполнять приказ командира партизан. Коновалов, кажется, его фамилия?