Татьяна Соловьева - Что сказал Бенедикто. Часть 2

Вебер шел к машине, когда адъютант Гаусгоффера догнал его и вызвал к генералу.

– Вебер, Аланд просил тебя немедленно вернуться в Корпус, он сказал, что ты заболел. Это так? Ты не мог сам ко мне подойти?

– Виноват, господин генерал. Лекции я провел, а от класса единоборств мне, действительно, сегодня лучше воздержаться.

– Завтра будешь?

– Да, конечно.

– Поезжай. Не думал, что вы у Аланда болеете. Что с тобой?

– Я был неосторожен на тренировке.

– Зайди к доктору Клеменсу.

– Благодарю, у нас в Корпусе есть к кому по этому поводу обратиться.

– У меня на тебя большие планы, Вебер, я пытаюсь протащить тебя на майора, думаешь, это легко, учитывая, что тебе двадцать три года?

– Господин генерал, это большая честь для меня.

– Вебер, я вижу, что у тебя там не всё хорошо, переходи ко мне. Дам квартиру, женишься, и карьере твоей обзавидуется сам Бонапарт. Ты не можешь сказать, что я к тебе плохо отношусь, я тебе добавил жалованье, тебя ценят курсанты, уважают коллеги, что тебе еще нужно?

– Мне дорого ваше доверие, господин генерал, я работаю с полной отдачей. Если мне прикажут перевестись к вам, я сделаю это с удовольствием.

– Другой разговор. У Аланда полно хороших офицеров, а у меня, – он подошел поближе и шепнул Веберу, изображая ужас на лице, то есть шутя, – ни одного! Пусть Аланд всеми ему известными способами приведет тебя в порядок. Ты получил жалованье?

– Оно поступает на счет, я не получаю жалованье в руки, мне не нужны деньги.

– Вебер, – Гаусгоффер отечески взял Вебера за плечи. – Не могут парню в двадцать три года не нужны быть деньги. Девушку в ресторан пригласить, нужны? Цветы, безделушки, что ты мне рассказываешь. Ты что, больной?

– Нет, мне некогда этим заниматься.

– Вебер, офицер – не монашеская профессия, офицеру должно быть, кого защищать, перед кем хочется пройтись генералом. Жениться тебе надо, и всем твоим странным болезням наступит конец. Я к тебе привязался, словно ты мне родной сын. Это всё от твоего одиночества.

Гаусгоффер достал бумажник, протянул Веберу несколько крупных ассигнаций.

– Я оформлю это как официальное вознаграждение за образцовую службу, деньги у мужчины должны быть, это дает свободу.

Вебер опустил взгляд.

– Господин генерал, не нужно, я не заслужил такого отношения.

– Вебер, твоя беда в том, что ты цены себе не знаешь.

Вебер отвык, оказывается, от теплых, доверительных интонаций и слов, разволновался, сердце предательски набирало обороты, разгоняясь до вчерашнего тумана в глазах. Не хватало упасть.

Гаусгоффер положил деньги в нагрудный карман Вебера и повел, обнимая за плечи, к дверям, а потом и по коридору. Салютовали Гаусгофферу, Вебер шел рядом, быстро бледнеющей тенью, и всё-таки был вынужден остановится.

– Господин генерал, можно я постою?

– Плохо? До чего ты довёл себя?

Вебер облокотился о подоконник, опуская голову. Абель вчера ударил его в грудь – сильно и резко, но сердечное трепетание прекратилось. До машины бы дойти, сам бы себе врезал. Вебер пытался успокоить сердце ровным дыханием, ничего не получалось. Что он вчера с собой натворил?

– Вебер, идем к Клеменсу, или я его вызову сюда.

– Господин генерал, не придавайте значения, голова закружилась, сейчас пройдет.

– Мне не нравится то, что с тобой сегодня творится.

Вебер, чувствуя всю тяжесть своего тела, повалился на пол. Очнулся он в кабинете Клеменса, тот смотрел с тревогой, Гаусгоффер, нервничая, расхаживал рядом и, едва Вебер открыл глаза, немедленно сел рядом.

– Вебер, у тебя сердце остановилось, ты понимаешь? Я Аланду голову оторву, что он с тобой делает?!

– Причем тут Аланд?

Вебер сел, несмотря на то, что Гаусгоффер пытался его удержать.

– Что за шрамы у тебя по всему телу? Что за дыры на сердце? Что с тобой там делают?

Вебер удивленно смотрел на Гаусгоффера.

– Господин генерал, меня взяли в Корпус разбитым куском мяса и собрали по частям, меня вылечил Аланд, это старые шрамы.

– Да, господин генерал, – подтвердил Клеменс, – это старые рубцы, хоть и не понимаю, Вебер, как тебя могли собрать после этого, хватило бы на десяток надежных трупов.

– Я быстро восстанавливаюсь, завтра…

– Никакого завтра, Вебер. Ты не понимаешь, что ты только что был мертв?

– Думаю, обморок.

Вебер прислушался к себе, опять частило, но сносно.

– Лежи, пусть кто-нибудь из ваших приедет тебя заберет, я позвоню Аланду.

– Вебер, тебе бы, и правда, сейчас за руль не садиться, – сказал Клеменс.

– Я аккуратно, сюда же я приехал и три часа читал лекции, все было в порядке.

Веберу удалось уйти, он отъехал, но в Корпус возвращаться не хотелось. Остановил машину у незнакомого парка, положил голову на руль, тело казалось чужим и онемевшим. Натворил он дел. Сейчас Гаусгоффер сцепится с Аландом, потом вообще хоть на глаза никому не показывайся. Аланд бы не пустил его сегодня, это понятно, раз уж он даже разминку ему заменил на восстановительную гимнастику, наверное, Вебер на ней и продержался четыре часа.

Если бы у него был угол, куда можно от всех забиться, сейчас он бы так и сделал. Неделю бы отлежался, восстановился, пока не занервничал, всё было хорошо, а теперь он обречен только и делать, что нервничать, он никому не может смотреть в глаза, барахтается, как в трясине, и чем больше пытается выбраться, тем глубже его затягивает. Замереть и не шевелиться.

Гаусгоффер – добрый старик, что ему за дело до Вебера? Лучше бы ему не было дела, сердце готово и ему служить верой и правдой за одно доброе слово. У Гаусгоффера иллюзии насчет Вебера, а в Корпусе насчет Вебера иллюзий нет ни у кого, главное, и у него самого их не осталось. Если он не последнее ничтожество, нужно вернуться в Корпус, принять всё, что ему по заслугам полагается, и остановиться, пока он еще чего-нибудь не натворил. Даже мысли выводят его из равновесия, дыхание забирает от беспричинного страха.

Сейчас он вернется в Корпус, только немного походит, подышит и настроится на разрешение ситуации. Вебер вышел из машины, увидел в парке скамейку. Интересно, этот парк принадлежит частному дому или дом сам по себе, а парк сам по себе? Вебер облокотился о машину, опустил голову, стараясь справиться с туманом в глазах.

– Вам плохо? – Вебер услышал возле себя голос.

Обернулся, и тело его само выпрямилось, словно он сделался выше ростом. Рядом с ним стояла девушка, смотрела на него с искренним испугом. Вебер смотрел в ее глаза под бархатными, чуть поломанными в середине, линиями бровей. Удивительные глаза. Удивительное лицо. Удивительная близость этого удивительного лица. Разве он что-то мог ей ответить? Но и отвести взор от неё он тоже не мог. Она смутилась, отвернулась, отошла.