Татьяна Соловьева - Что сказал Бенедикто. Часть 2

Вебер улыбался, до теории он никогда не доходил, ему бы и в голову такое не пришло: учил стойкам, движениям, дыханию, расслаблению и мгновенной концентрации энергии в нужном участке тела. Курсанты слушали Аполлона Бельведерского в кимоно самозабвенно, и так же смотрели на него. В дверях уже пристроился Гаусгоффер, у него за спиной стояла еще небольшая группа офицеров. Появления Вебера Гаусгоффер никак не ожидал, глаза его округлились, он едва не бросился к Веберу. Гейнц приглашающим жестом уже принимал Вебера в соучастники представления.

– Раз уж обстоятельства сложились так, что вместо замены я оказался на одном ковре со своим учеником, который семь лет изучает боевые искусства, было бы странно упустить возможность и не продемонстрировать вам, как примерно это должно смотреться. Поэтому мы начнем с показательного боя, а потом приступим к необходимой для сосредоточения медитации и разминке.

– Вебер, ты не здоров! – вставил всё-таки Гаусгоффер.

– Вебер это птичка феникс, господин генерал, умирать – одна из его вредных привычек, с нею лучше навсегда примириться, – успокоил Гаусгоффера Гейнц. – Он умирает и воскресает одинаково легко, и миг кончины изменяет его к лучшему.

Гейнц это сказал так серьезно, что Вебер рассмеялся на сбитое с толку лицо Гаусгоффера. Вебер испытывал невероятный подъем, никогда еще ему так не хотелось сойтись с Гейнцем в настоящей показательной схватке, и он чувствовал все возрастающее удивление Гейнца. Щадящие удары Гейнца все больше уступали место настоящим, он не покровительствует, начинается настоящее сражение. Конечно, Гейнц возьмет верх, так и должно быть, он учитель, но и Гейнц улыбается, он доволен Вебером, он не делает решающего выпада, не стремится уложить Вебера одним ударом, ему интересно. Гейнц не стал повергать Вебера на ковер, остановил поединок.

– Дело в нашем случае не в победе, поскольку никаких целей, кроме демонстрации самого боя, мы не преследовали.

Зааплодировали офицеры, курсанты бурно выражали свой восторг. Гейнц наклонился к Веберу и шепнул:

– Фенрих, я не знаю, какой белены ты объелся, но ты молодец. Я скажу сегодня Аланду, что тебя пора всерьез тренировать. У тебя все в порядке?

– Да.

– Походи, подыши, потом поработаем вместе, зал большой, а пока я их посажу и разомну. Чтобы в Корпусе перед Аландом так же дрался или еще лучше, я вижу, что это был не предел. Не предел?

– Не предел.

– Гаусгоффер за тебя переживает, как наседка над золотым яйцом. Удивительно, как ты здесь преображаешься, Аланд прав, самое тебе тут и место.

– …Господа курсанты, а теперь примем позу лотоса, – возвестил Гейнц, приступая к занятию. – Лотос всегда предпочтительнее, он позволяет энергии циркулировать в оптимальном режиме. Сели, а я посмотрю, на что у кого это смахивает. Ясно, на лотос практически ни у кого. Показываю. Ваши лотосы не должны торчать, как покореженные поганки из-под коряги. Это цветок Абсолютной Красоты. Спина – это стержень, стебель, потянувшийся к Небесам. Развернутые стопы, господа, улыбаются Небу и Господу, а не подмигивают господину Гаусгофферу, любезно заглянувшему в дверь на вас посмотреть. Колени – подставка, они лежат на земле. Если ваша подставка сама никак не определится с местоположением, то я бы не рискнул на нее опереться. Стержни ваши тоже вызывают сочувствие, как будто кто-то много раз сломал их и склеил, они торчат неестественными изгибами, дугами, хоть высчитывай углы кривизны и присваивай их каждому вместо имени. Представьте, что вас взяли за волосы и потянули вверх, а колени вросли намертво в землю. А теперь – что касается рук…

Про руки Вебер не стал дослушивать, понимая, о руках Гейнц выразится еще более художественно, и едва он вышел в коридор, в зале стены дрогнули от хохота.

– Хорн ваш тоже хорош, – сказал Гаусгоффер. – Ты не рискуешь, Рудольф?

– Нет, господин генерал, мне стало совсем хорошо, и я не хотел симулировать.

– Ну, уж как ты симулировал, я видел. Пойду послушаю вашего Гейнца, веселый парень. Где вас Аланд таких насобирал?

– Я тоже послушаю, я вышел, только чтобы объяснить Вам своё присутствие.

Когда они вернулись, Гейнц пытался усадить курсантов в правильную позу лотоса.

– Ну, дорогие мои, – говорил он, ходя от одного к другому, поправляя то, что сразу же ломалось и разваливалось, едва он отводил руку, – совсем доступно объясняю. Вообразите, что поза лотоса – это лично ваш фаллический символ, что символизирует ваша спина, кривая и сморщенная, и главное, из чего она вырастает? У вас там куча навоза, господа, это совсем не так в природе, наверное, у вас самих это все-таки не так. Создайте подобие симметрии в сложенных ногах и поднимитесь, господа, примите положение готового к атаке самца, а не столетнего импотента.

Курсанты хохотали и продолжали сражаться со своими суставами, пытались распрямиться, хоть боль гнула и искривляла их спины.

– Весёлый у тебя наставник, Вебер. похабник чертов.

– Гейнц целомудренный и чистый человек, он сбивается на похабщину, только впадая в отчаянье.

– Значит, отчаянье его велико.

Гейнц подошел к ним и развел руками.

– Безнадёжно, – сказал он. – Если, господин генерал, вы хотите, чтобы они у вас хотя бы через четыре года дрались, их тренировать надо круглосуточно и самыми иезуитскими способами, это же колоды какие-то. Если они, подпрыгнув, оторвутся на десять сантиметров от пола, я буду аплодировать, их надо по шесть часов в день гонять, с дыханием, растяжкой, что при вашем расписании вряд ли возможно.

– Приезжай, Хорн, с тобою весело.

– А мне не очень. Хорошо, пойду подниму этих криволапых. Встаем, кто еще может это сделать, на две ноги, господа. Да, распутывайте то, что у вас вместо них оказалось, походите, потрясите ногами. Становись. Проводи разминку, Вебер, я посмотрю, что они могут, а то плохо с сердцем сейчас станет мне.

Глава 27. Наперекор

То, что в Корпус они вернулись с Гейнцем, помогало Веберу изображать веселье и беззаботность. Его счастье теперь нужно как-то надёжно скрыть ото всех, вопрос, как это скрыть от Аланда. Конечно, если Аланд сошлет его к Гаусгофферу, то, что «то» Вебер не знал. Она замужем, и муж ее хороший человек, похоже, они любят друг друга. Ей двадцать-двадцать один, замужем недавно. Оба русские, он в Германии давно, папа, профессор математики, умер три года назад, дома ему одному стало скучно, нашел потерянную, одинокую в чужой стране девочку, которой такой добродетельный, умный, серьезный мужчина показался идеальным мужем. Может быть, он и идеальный, но Вебер её никому не отдаст, хоть рой таких и еще идеальнее её охраняй. Пока надо постараться все скрыть, и надо её хоть иногда видеть, если бы он знал, как. Под каким предлогом он может там появиться? И не выгонит ли она его, появись он еще раз? Он выдал себя сразу и с головой.