Фёдор Быханов - Тайна горного озера

Помнит он до мелочей, как пришли сведения о походе на них сибирской народной революционной армий во главе с Блюхером.

Вместе с тревожным известием тогда наступила настоящая паника – побежали в рассыпную слабые духом.

Помнит Оссендовский и то, как решился Унгерн на бой с красными.

Правда, накануне направо – налево казнил предателей. Давил их как крыс, бегущих с тонущего корабля.

Ну а самой развязки Фердинанд не застал.

Был уже далеко от тех мест, где в последний раз испытал Унгерн свою судьбу на поле брани.

А до этого заставил привезти в свою юрту древнюю старуху-гадалку, знаменитую на всю здешнюю округу. Строго глянул в ее полумонгольские-полуцыганские плутовские, несмотря на возраст, глаза:

– Гадай, бабка. Говори всю правду.

А у самого словно бушевал пожар во взгляде. Так и пылал от возбуждения высокий генеральский лоб. Топорщились, словно у молодого, как пики – рыжие усы.

Правда, кое-что напоминало о всех прожитых в последние годы передрягах и волнениях. Не остались они обойденными стороной. Теперь был барон уже не таким, как прежде.

Выглядел совсем худым, ни дать, ни взять – как покойник.

Одно и оставалось – лишь, высохшая кожа да кости.

И все же, еще как будто черт в нем сидел – так и перла энергия через край.

Явно, опасаясь возможной и страшной расправы, усердно гадала генералу старуха.

Ведала:

– Если словчит, не пожалеет ее диктатор, не задумываясь, срубит голову шашкой, чей эфес золотом горит на поясе голубого расшитого халата.

Жутко было глядеть, как прорицала, билась в судорогах и жгла на углях птичьи кости И все выходило, что отвернулось счастье от барона.

– Вот где судьба! – разошелся, услышав предсказание, Унгерн. – Но смерть меня и так всю жизнь преследует. Видать, не жить больше. Только я и этого не боюсь.

Щедро наградил старуху.

С Оссендовским же долго после этого секретничал барон.

Все обсказывал:

– Куда везти поляку «золотой обоз». Где спрятать до лучших: времен, чтобы, когда понадобится, обеспечить средствами вновь возродившийся, основанный им буддийский военный орден.

Пошел затем барон на красных, а друг его неразлучный – в другую совсем сторону, чтобы потом услышать, как был казнен Унгерн той же осенью красными.

– И вот надо же – вновь перед ним стоит, отчета требует барон Роман Федорович… – шепчут губы старика.

– Спокойнее! – осек его незваный визитер, горделиво прохаживаясь перед Оссендовским.

Пистолет он уже давно спрятал в кабуру, понимая, что и с голыми руками способен заставить поляка сделать все, что понадобится.

В том числе и признаться в прошлом, подробно рассказать все о ценностях предка Курта Штернберга.

Только, прежде чем начать настоящий допрос, он счел возможным представиться:

– Барон, да только не тот! Не Роман, а Курт фон Штернберг, – даже теплее стало на душе у посетителя от того, что отметил хозяин его сходство со знаменитым родственником.

Эсэсовец не скрывал, что гордится своей родословной:

– Вы, как ч правильно полагая, не кто иной, как сам знаменитый доктор Оссендовсний?

Словно очнулся старик от наваждения.

Прояснился взгляд.

Понял, что не дьявол в образе Унгерна пришел по его душу, требовать ответа за доверенные сокровища…

Только, как ни стар, ни тщедушен, а молчит о том:

– Как и куда дни и недели скрипели колесами тяжело груженные телеги золотого обоза? Куда под дулами маузера гнал людей, торопил, опасаясь погони?

Не верил, что утаил Унгёрн от красных суть их секретного разговора. Ждал погони. Но ее не было.

Более того, во многих местах встречали его тайные члены унгерновского буддийского военного ордена – помогали сменить лошадей, давали провизию, едва услышат известный им, да Оссендовскому, назначенный бароном пароль.

Потом, много лет спустя, прознал о казни несостоявшегося-таки монгольского диктатора.

О долгих допросах, о требовании красных:

– В обмен на, жизнь выдать сведения о том, куда дел награбленные в Урге и походах ценности.

Сулили и многое другое.

– И все же промолчал Роман Федорович, не выдал, – от чего еще более зауважал его бывший товарищь по монгольскому «сафари».

Утверждали очевидцы, что даже в улыбке дрогнули генеральские рыжие вислые усы, когда у стены в смертный час услышал:

– В последний раз спрашиваю – где алмазы, гражданин барон?

Не ответил, предпочел молча взглянуть в дуло, наведенного ему в лицо, револьвера.

Тот выстрел по приговору Сибревтребунала, после казни, оставил на земле лишь одного посвященного в тайну – Оссендовского.

Теперь больного, дряхлого старика, такого доступного любому. В том числе и этому, пахнущему дорогим французским парфюмом, молокососу в ненавистной гестаповской форме, готовому растерзать старика своими крепкими жилистыми руками, затянутыми в черные лайковые перчатки.

– Где состояние барона Унгерна? Он Вам его поручил! – настойчиво, уже которую минуту, тряс старика Курт. – Говори, все равно подохнешь, не взять тебе с собой золото в могилу.

Однако старик молчал.

Выговорившись с тенью настоящего барона из прошлого, он теперь не желал произносить ни слова, чем довел Курта до белого каления.

Со злостью схватил немец упирающегося за грудки.

Притянул к себе, намереваясь любой ценой добиться признания. Но только безвольно поникла гопова поляка на худой шее, безжизненно закатились глаза.

Совсем расстроился истязатель, когда понял:

– Теперь, со смертью Оссендовского не осталось больше никого, кто бы еще мог рассказать о спрятанных от большевиков, сокровищах.

Чувствуя, как что – то оборвалось в душе, с наступившей тоской понял Штернберг-младший, что своими руками разрушил возможное счастье всей будущей жизни:

– Теперь никто и никогда не наведет на истину в столь неудачно завершившихся поисках клада монгольского диктатора Хутухты.

Оборвалась последняя нить, хоть как-то связывавщая его с прошлым.

…Остывая от горячки допроса, эсэсовец осмотрелся по сторонам.

Дом старика Оссендовского лучше любых слов говорил ему о своем хозяине-авантюристе, искателе приключений.

Всюду, где бы ни пытался найти гестаповец хоть что-то, проливающее свет на тайну сокровищ диктатора, спрятанных поляком, он наталкивался лишь на предметы его пристрастей – сувениры и безделушки.

Их сумел вывезти сюда, за долгие годы своих скитаний, знаменитый путешественник. Побывавший, практически, во всех странах Азии.

Расписная керамика, плетеные циновки – попадались на каждом шагу в доме Оссендовского…

– И ничего, чтобы указывало место, где хранил пан Фердинанд самое для Курта сокровенное, – бесновался незваный гость.

Правда, была надежда поискать и на книжных полках – от пола до потолка заставленных томами.