Григорий Лолиш - Меня зовут Дикси

Брюнетка-мушкетёр клеилась к сеньору в дорогом костюме, который, впрочем, не обращал на неё никакого внимания. Мухомор с пивом, напротив, не отрывал от брюнетки глаз.

Все присутствующие отреагировали на наше с Комаровым появление по-своему. Мушкетёр скользнула по нам быстрым оценивающим взглядом и даже сделала неуловимое движение в нашу сторону, говорящее о том, что мы стали её резервным вариантом на случай, если седовласый сеньор окончательно сорвётся с кончика её шпаги.

Мухомор недовольно покосился в нашу сторону ─ он явно принял нас за конкурентов. Седой господин, напротив, изобразил подобие улыбки и, признав в нас иностранцев, принялся не без интереса наблюдать за тем, как мы себя поведём ─ что станем заказывать, как заговорим с барменом. Обычно по таким мелочам и составляют первое представление о приезжих.

Мы с Комаровым уже бывали не раз в этом заведении и не имели права остаться за флагом. Чтобы не сплоховать, требовалось быть вежливыми, уверенными, хорошо знающими, чего мы хотим, и по возможности правильно говорить по испански.

─ Добрый вечер, Фернандо! ─ обратился я к бармену. ─ Две текилы Cazadorez, por favor*, лимоны, да, пожалуй, два стаканчика томатного сока. Cazadorez, разумеется, reposado**, а не blanco***, por favor.

Боковым зрением я приметил, что седовласый сеньор довольно кивнул, одобрив мой выбор.

Я повернулся к нему и слегка поклонился ─ в Латинской Америке любят церемонии. Затем я посмотрел на брюнетку и, встретившись с ней глазами, слегка вытянул сложенные в трубочку губы, что означало: «Ну ты та ещё штучка, mi amor!» Брюнетка довольно прыснула и наградила меня многообещающей улыбкой. Пивной мухомор громко сказал: «Вот грязная шлюха, так и липнет к любому гринго».

Повисла гнетущая тишина, стало слышно, как звенит крыльями жирная муха, заходившая на посадку над каплей сладкого ликёра.

Я медленно обернулся, мухомор осклабился и, плюнув мне под ноги, шумно отхлебнул пива. Но второго глотка он сделать не успел. Я ногой выбил бутылку у него из рук и, поймав в воздухе, сам отпил из неё. После этого я поморщился, вылил остатки пива ему на голову, дал

*Por favor (исп) – пожалуйста.

**reposado (исп) – выдержанный.

***blanco (исп) – белый, светлый (о напитках).

пинка, схватил за воротник и потащил к выходу. Раздались аплодисменты…

─ Как сказать по-испански: «Дайте мне, пожалуйста, пива»? ─ спросил Комаров, облизываясь, сразу перебив плавный ход моих мыслей. Я вернулся к реальности. Она была неутешительна.

Мы топтались перед барменом. В воздухе повисла тяжёлая пауза. Брюнетка отвернулась и что-то шепнула седовласому сеньору. Тот усмехнулся. Поганец за их спинами осклабился и тянул то самое пиво, которое я мысленно лил ему на голову две секунды назад.

─ Добрый вечер, Фернандо! ─ начал я свою комбинацию, припомнив, как ловко всё выходило в мыслях.

─ Я не Фернандо. Я Сантьяго, ─ немедленно последовал ответ.

─ Ну конечно, ─ я покраснел, растерялся и, холодея, проговорил уже совершенно идиотское: ─ Мы тут бывали, может, помните нас?

Бармен безучастно протирал стаканы. Брюнетка в мушкетёрских сапогах прыснула.

─ Скажи ему, чтобы налил уже пива, ─ потребовал Комаров. И тут же сам обратился к бармену на чудовищной смеси русского, английского и испанского: ─ Сербеза, плиз. Нам бы пива. Сербеза. Два стакана. Уно и… ещё раз уно, ─ он показал два пальца. ─ Нам. Мне и ему. Понимаете?

Брюнетка и седовласый сеньор веселились вовсю. Видно было, что они сильно сдружились за наш счёт, что у брюнетки всё идёт как по маслу и что ускачет она сегодня не в Лондон, а прямо в спальню к седовласому сеньору. Мы торопливо влили в себя по кружке пива, расплатились и не оглядываясь торопливо покинули El Sol.

─ Хорошо посидели, да? ─ с кислым видом сказал Комаров, когда мы оказались на улице.

Разочаровать его я не успел. В тот самый миг мимо нас, так близко к тротуару, что некоторым прохожим пришлось стремительно отпрыгивать от опасного края, пронеслись два полицейских автомобиля. Они резко остановились у отделения банка в пятидесяти метрах от нас. Из автомобилей выскочили вооружённые короткими автоматами полицейские.

─ Похоже, что опять взяли банк, ─ со знанием дела сказал Себастьян.

За то время, что я провёл в Мексике, это было уже третье ограбление банка, случившееся на моих глазах. Уж не знаю, были ли это реальные налёты, проходили учения или просто срабатывали сигнализации, но я уже в третий раз наблюдал, как к отделению банка подлетают набитые автоматчиками полицейские автомобили.

Народ проводил глазами полицейских и спокойно принялся за свои, прерванные их появлением дела ─ переходить улицу, есть такосы, чистить ботинки…

Послышалась ещё одна полицейская сирена. Из боковой улицы вылетел запоздавший полицейский пикап. В необорудованном сидячими местами кузове находилось человек шесть полицейских. Они стояли, вцепившись обеими руками в длинные поручни по бокам кузова. Прохожие с душераздирающими воплями выскакивали из-под самых колёс. Улица, из которой вывернул пикап, была слишком узкой для такого крутого поворота. Пикап занесло, и он, смяв газетный киоск, с оглушительным грохотом врезался боком в широкий ствол дерева на краю тротуара.

Полицейские вылетели из кузова и, проделав в воздухе сальто разных траекторий, грузно посыпались на асфальт. Зрелище было жутким и захватывающим одновременно.

Пострадавшие приходили в себя, садились, ощупывали руки и ноги, у многих были разбиты лица. Водителя вынесли из кабины и положили на тротуар. Он пострадал серьёзнее остальных. Спустя несколько минут начали прибывать автомобили «Скорой помощи». Они подобрали раненых и умчались, разрывая вечер сиренами и проблесковыми маячками. Впереди нёсся патрульный автомобиль. Из установленного на крыше динамика неслось требование уступить дорогу.

Всё в Мексике происходит молниеносно и по-театральному, на пределе эмоций. Никогда не знаешь, достигла ситуация высшей точки своего развития или апогей расположен витком выше на этой спирали.

Так же стремительно всё завершается. Мексиканский характер напоминает двигатель внутреннего сгорания. Резкие, как импульсы, перепады от состояния активности к состоянию покоя вызывают искры, которые поджигают топливо, щедро вырабатываемое в душе каждого мексиканца, ─ повышенную эмоциональность, склонность к музыке, танцам, огненно-острой пище, любви и революциям.

Народ проводил автомобили рассеянным взглядом и опять вернулся к прерванным занятиям. Горячий воздух заполнился автомобильными гудками и маисовым ароматом. Когда на мгновение уличный шум опадал, становилось слышно, как сквозь него пробивается щемящая душу мелодия: