Лев Портной - Сущевский вал

Продавщица оглянулась на него с усмешкой и промолвила:

– Вот, значит, какой ты теперь, – и словно сжалившись, дала еще один шанс: – Неужели не помнишь, а?

– Слушай, хорош в «кошки-мышки» играть! – оборвал он ее.

И тогда она припомнила ему, отомстила.

– Не-е, Сережка, ну ты совсем охренел, Тутанхамон, блин!

– Алла?! Ты?! – выдал он с изумлением.

#

Ему было тринадцать, и однажды он влюбился в Аллочку Зотову. Она что-то писала мелом на классной доске под диктовку учителя и была такою трогательной, такой беззащитной, а он смотрел на нее, и вдруг нахлынули чувства столь сильные, что сразу сделалось ясно: вот она его судьба, любовь на всю жизнь, до гроба. Конечно, еще неделю назад точно так же он думал, когда смотрел на Катю Тимофееву. До Кати была Эльвира из седьмого «Б» класса. Но те влюбленности ни в какое сравнение не шли с водоворотом, захлестнувшим его сейчас, когда Аллочка Зотова прятала виноватые глаза от разгневанного математика.

Наконец, Борис Иванович отпустил ее, и она, ни на кого не глядя, но походкой твердой, независимой прошла на свое место. На душе Сережи Морозова сделалось покойно и ясно. Теперь он знал, что жизнь его определилась, нашла свое русло. Пусть сидевшая непосредственно за ним девочка еще ни о чем таком не догадывалась – тем полнее, полноводнее были его чувства: он знал за двоих, чувствовал за двоих, и не сомневался, что осталось только признаться Аллочке, и ей откроется бескрайняя любовь, а еще удивление оттого, что как-то жила она все это время, сидела за третьей партой, видела коротко стриженный затылок Сережки Морозова, а не понимала, что он-то и есть ее любовь, судьба до гроба.

После уроков он увязался за Аллочкой и долговязой Ленкой Лисицыной. Обе они жили на улице Наметкина, но учились в их школе на улице Гарибальди. Бог весть, почему родители не определили их в 19-ую школу? Верно, и в этом угадывался перст судьбы, а иначе – они б не встретились. Хулиганы с Наметкина держали в страхе всю округу, и без нужды никто из подростков на эту, соседнюю, улицу не заглядывал.

Он шел следом за девчонками по узенькой тропке через пустырь, раскинувшийся от метро «Новые Черемушки» до улицы Наметкина, и не знал, как ему быть. Пока сидел на уроке, все казалось так просто: подойти и сказать Зотовой, как он ее любит, – только б звонка дождаться, не лопнуть от нетерпения. Но теперь они шли гуськом друг за дружкой – Аллочка впереди, а он замыкающим, – и совершенно непонятно было, как это вдруг ни с того, ни с сего в любви признаваться?! А тут еще эта дылда, Лисицына! Как с нею быть, куда ее деть?!

Время уходило, и он сгорал от стыда, думая о том, что и Аллочка, и Лисицына уже догадались о том, что он влюбился, и посмеиваются про себя над его робостью.

Линия пятиэтажек улицы Наметкина приближалась. Вылазка во вражеский тыл не входила в планы Морозова. Он хотел объясниться с Аллочкой и договориться о встрече на нейтральной полосе – у метро или у киоска с медовыми коврижками, – словом, на территории, не считавшейся исключительно территорией «наметкинских».

На середине пустыря Аллочка сама обернулась и сказала:

– Дальше не надо идти.

Он не стал спорить, повернул в обратную сторону, испугавшись не столько встречи с местной шпаной, сколько неминуемого позора от того, что проводил бы ее до подъезда, а признаться так и не решился бы.

Обратно он плелся, перебирая десятки упущенных возможностей поведать ей о сокровенном. Но тут же воображение подсказало десяток ситуаций на завтра, удобных для признания, и вновь объяснение в любви показалось делом простым и ясным.

Он пришел домой, а сидеть сложа руки не было сил. Тогда Сережа вырвал лист бумаги в клетку и написал: «Тупые люди! Вы так и не догадались, что я влюбился!» Немного подумав, он открыл скобки после слова «влюбился» и в скобках добавил:» (в Зотову)».

Наутро пришел в класс, Аллочка и Лена уже сидели за своею, третьей, партой. Он взглянул на Зотову со значением, как человек, владевший тайным знанием, до которого ей еще предстояло подняться, а заветную записку передал Лисицыной, назначив ее поверенной в их романе, – нужно же было что-то с этой дылдой делать, раз уж были они неразлучны.

#

Алла не хамила покупателям, как Таня. Она изначально не позволила людям самим хватать помидоры, и утихомиривать очередь не пришлось. Ира прятала глаза от Сергея, словно он провинился тем, что быстро освоился, а теперь еще и знакомую встретил.

Грузчик по-прежнему игнорировал напарника. Сергей не спешил исправлять положение. Он все еще не мог свыкнуться с мыслью, что человеку, годящемуся ему в отцы, нужно говорить «ты». Они молча вернулись к магазину. У входа дымил папиросой мужик в синей тельняшке с огромным пузом.

– Ну что! Прикурить дай! – крикнул ему Тягач.

Тот протянул пачку «Казбека».

– Поприличнее, что, нет ни хрена?! – с наигранным возмущением произнес грузчик.

Он вытащил две папиросы, одну заложил за ухо, другую прикурил.

– А это кто? – пузатый кивнул на Морозова.

– Да так… Помошничка дали, – не глядя на Сергея, процедил сквозь зубы Тягач.

Пузатый мужик протянул студенту пачку «Казбека»:

– Будешь?

– Спасибо, я не курю, – ответил Морозов.

– И не пьешь? – с издевкой спросил пузатый мужик в тельняшке.

– Выпить могу, – ответил Сергей.

– Слушай, иди ты! – огрызнулся на него грузчик. – Без тебя тошно…

Сергей пожал плечами и ушел внутрь магазина.

Но лед между ними треснул неожиданным образом. Приехал грузовик с базы. ГАЗ-51 остановился в двух метрах от черного входа. Из кабины выскочил разухабистый мужичок и распахнул дверцы синего фургона.

– Опа! – восторженно закричал Тягач.

Он оглянулся на Сергея со счастливо-осклабленной физиономией и воскликнул:

– Ну, студент! Фартовый ты парень! Удачу принес!

Водитель запрыгнул назад в кабину. Машина начала сдавать назад.

– Стой! – закричал грузчик, когда открытый фургон подъехал вплотную к пандусу.

Внутри аккуратными колоннами возвышались картонные коробки.

– Бананы, Серый, бананы! – радовался Тягач.

– Бананы, – сдержанно повторил Сергей.

Неожиданно грузчик ухватился за створку фургона, повиснув на ней, протиснулся между нею и стеной магазина и заорал во всю глотку:

– Эй, Марго! Марго! Ты смотри, на аборт не уходи сегодня! Бананы у нас!

Он пробрался обратно, поднял сразу три коробки и понес их в торговый зал, бросив на ходу:

– Бананы, Серый, это самый лучший товар!

Сергей подхватил три коробки, – в каждой было по десять килограмм, – и пошел с грузом вглубь магазина.

– Снизу поддерживай! Картон все же, – посоветовал шедший навстречу Тягач.

– Ставь на весы сразу, – сказал директор.

Товар принимала Юля. Двенадцать коробок с напольных весов перенесли на тележку. Сверху водрузили и пластиковый столик, и весы – дядя Саша уже не протестовал. Он потащил тележку, оглашая веселым басом рынок: