Лев Портной - Сущевский вал

– Так точно, – только и ответил младший сержант Морозов.

– Отлично! Тогда свободен.

Сергей вышел из Ленинской комнаты первым. Через пятнадцать минут старший лейтенант, прогуливаясь по казарме, поравнялся с Морозовым и обронил:

– Стенгазету вы делали? Неплохо, неплохо, – и пошел дальше.

Сергей спустился вниз – казарма их роты занимала второй этаж трехэтажного блока. Проклиная себя, он стоял в прокуренном тамбуре перед выходом на улицу и дожидался особиста. Тот сбежал по лестнице, похлопал Сергея по плечу и с веселой улыбкой бросил ему:

– Молодец!

После обеда было личное время. Сергей кинулся на телеграф, заказал телефонный разговор с отцом. Опасаясь прослушки, предложил поговорить по-английски, – якобы для тренировки, – и сбивчиво рассказал о случившемся.

– Не делай глупостей, потом не отмоешься, – сказал папа. – Получишь пометку в личное дело и будешь всю жизнь с клеймом ходить.

На следующий день Сергей сам поймал особиста. Он нашел офицера в клубе и, удивляясь своей отваге, втиснулся следом за ним в тамбур между двойными дверьми, отделявшими зрительный зал от коридора.

– Случилось что? – удивился старший лейтенант его рвению.

– Да нет,.. – он запнулся, на мгновение испугался, хотел отступить, но все-таки выпалил: – Товарищ старший лейтенант, извините, пожалуйста, но я передумал…

– Что – передумал? – с насмешкою спросил офицер.

– Я не буду с вами сотрудничать, – эти слова Сергей произнес, глядя в глаза офицера.

В тамбуре было темно и тесно. Они стояли, едва ли не прижавшись друг к другу. Рассмотреть что-либо в подобной ситуации было нельзя, но все же что-то такое в глазах Морозова особист разглядел или почувствовал, – словом неожиданно для Сергея офицер сдался.

– Ну, ладно, нет так нет, – ответил он. – Только не рассказывай никому…

– Само собой, – бросил Морозов уже в спину старшего лейтенанта.

Последующим кошмаром для Сергея остался вопрос: успел или не успел особист сделать роковую пометку в его личном деле?

Он демобилизовался, восстановился на второй курс финансового института, перешел на третий, правда, с «хвостами». Но самое главное, что на девятый этаж в особый отдел его не вызывали. По истечении года Сергей успокоился: отметки в личном деле нет. Изредка он возвращался к тому случаю и с гордостью вспоминал разговор в тамбуре.

#

Что делать теперь? Вернуться к Леониду Павловичу, сказать «извините, передумал»? Но Рукавишников? Как быть с ним? Сергей заверил секретаря, что не подведет его.

А ведь Дмитрий Алексеевич изначально знал, куда посылает Морозова, знал, какого сорта задание Леонид Павлович даст студенту. Оттого-то в последний момент у него возникло опасение, что не совсем подходящую кандидатуру подобрал он для деликатных поручений. Подставил он Морозова – вот что. На слове поймал: обещал ему Сергей, что не подведет.

Думал он и о том, что была все же разница между людьми с площади Дзержинского и такими, как Леонид Павлович, по крайней мере, Морозов считал, что отличие есть и существенное. «Здесь же вопрос не в том, что испортят жизнь человеку за анекдот про бровеносца, – размышлял он, поджидая автобус. – В конце концов, как-то же нужно бороться со всем этим ворьем и жуликами. Так почему не ты? Почему кто-то еще? Ты, значит, чистеньким хочешь остаться!»

Так убеждал он себя в том, что дело Леонида Павловича хотя и неприятное, но нужное. Но когда вошел в наполовину пустой автобус, остался на задней площадке. Хотелось встряски, словно гадкий осадок, оставшийся на душе, можно было вытряхнуть механическим способом.

Морозов доехал до Садового кольца, там пересел на «букашку», через пару остановок вышел на Колхозной площади и нырнул в метро. В поезде, идущем из центра, было тесно, люди возвращались с работы. Проехали станцию метро «Рижская». Институт находился между «Щербаковской» и «ВДНХ», ближе к «ВДНХ». Иногда Сергей доезжал до конечной и по улице возвращался назад. Но чаще выбирал более длинный путь, зато раньше покидал тягостную подземку, – выходил на «Щербаковской» и шагал пешком до улицы Кибальчича, а то и запрыгивал в троллейбус 48-го или 14-го маршрута, если таковой попадался.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Щербаковская», – механический голос прервал размышления. Из головы не выходила беседа с Леонидом Павловичем. Только теперь Морозов вспомнил, что толком не продумал разговора ни с Поддубским, ни с Васильковской. С и.о. профессора бухгалтерского учета все было ясно: нужно было договориться о дате и все. Георгий Никитич назовет день, а Сергею останется напрячься и к указанному времени хоть что-то выучить, чтобы дотянуть до «троечки». Существовала угроза, что Поддубский предложит сдать экзамен сразу же. «Вы же готовились летом», – скажет он, уставившись на Морозова выцветшими глазами. На этот случай Сергей отговорку имел: консультация на кафедре денежного обращения и кредита! простите, Георгий Никитич, уже опаздываю! Так что с Поддубским проблем не предвиделось.

Сложнее обстояли дела с курсовой. Морозов намеревался сказать Елене Александровне, что работа готова, но пару вопросов он хотел бы обсудить прежде, чем даст окончательные формулировки. Беда заключалась в том, что никаких вопросов он не придумал и не имел ни малейшего представления о том, что это могут быть за вопросы.

«Станция «Щербаковская». Следующая станция – «ВДНХ». Поезд вырвался из черного тоннеля и, замедляя ход, шел вдоль залитой электрическим светом платформы. Представительная женщина с авоськами, потеряв равновесие, навалилась на Сергея. Он поддержал ее, обходительно поменялся с нею местами, протиснулся к дверям, но в последнюю секунду выходить передумал. Чернота с редкими фонарями замельтешила за стеклом с надписью «не прислоняться». Он доехал до конечной станции, но так и не придумал, что сказать Васильковской. Долгого подъема вверх на эскалаторе тоже не хватило. Сергей вышел на улицу, и ноги сами собою понесли в подземный переход, на другую сторону проспекта Мира и – дальше, дальше, мимо гостиницы «Космос», поворот направо перед домом на курьих ножках, вниз по улице Бориса Галушкина.

#

В общежитии царила веселая суматоха. Первое сентября, начало учебного года, – чем не праздник? Особенно для первокурсников. Собственно из-за них, еще не запомнившихся вахтерам, забывали о пропускном режиме. Турникет лязгал безостановочно, штанги его крутились то в одну, то в другую сторону. Сидевшая за перегородкой тетя Лида, конечно же, отличала новичков от старшекурсников, но махнула рукой на дисциплину и только изредка, когда уж чересчур громко звенели бутылки в сумках, прикрикивала: