Владимир Рукосуев - Гураны. Исчезающее племя

Наставником по ускоренному вживанию в сельскую жизнь, конечно, оказался сын наших временных хозяев, Гошка. Наш дом был достроен месяца через три и к этому времени я прошел «курс молодого бойца» под его руководством и активном участии многочисленных помощников.

Первый этап на новом месте, естественно, ознакомление. На следующий день мама взяла меня на работу в магазин, куда ее назначили немедленно, так как он не работал уже с полгода. Продавщица ушла в декретный отпуск без намерения возвращаться назад. Оповещенное об открытии магазина незанятое население, а это старухи и дети, с утра в полном составе заявилось в магазин. Все захотели познакомиться с новыми односельчанами и принять живейшее участие в их судьбе. Было очень интересно. Все на «ты». Имена, по которым обращались друг к другу необычные. Очень редко можно было услышать «Сергеевна» или «Матвеевна», в основном это были Юльки, Тоськи, Маньки и Катьки. Еще Каргиха, Швалиха, Кузнечиха, Фартусиха и т. п. По имени и отчеству прозывалась только учительница Валентина Семеновна Колесникова. Даже управляющего звали либо «управ» либо Иннокентий или Гурбатов. Общение мало отличалось от того, к которому я привык, живя в шахтерском бараке, да и людей в деревне не больше.

Еще мне пришлось привыкать к новому языку. В Букачаче и Черновских, где я до этого жил, по-гурански не говорили. Здесь же над моей речью смеялись. Сверстники не понимали, а те, что постарше, передразнивали, говоря, что я выделываюсь – «выбражаю». Так что я быстро освоил местное наречие, потешая домашних. Особенно тщательно приходилось следить за окончаниями, чтобы ненароком не оконфузиться, сказав, например, «гуляем» вместо правильного «гулям».

Добровольные помощники открыли без всяких церемоний склад и стали расставлять товар на полки. Увидев тревогу продавщицы, успокоили тем, что у них не принято зариться на чужое. Это правда. Можно было оставить любую вещь в любом месте, она все равно находила хозяина. Запоры имелись только от животных. Тащили корма с коровников из совхозного хозяйства, но это не воровство, а культурный элемент образа жизни.

Пока разобрались с промтоварами, подоспела автолавка с продуктами. Холодильников не было, посему скоропортящегося товара тоже. Завезли крупы, табак, чай, конфеты, пряники и, в нагрузку, сыр. Сыр был одной большой головкой, килограммов на пять. Его никто не ел, недоумевали, зачем возят это вонючее «мыло». Исключение составляли мы и деревенский дурачок, не помню его имени. А нормальные люди имели своих коров и питались свежими продуктами. То, что мы с дурачком не съедали, потом списывалось по акту.

Попутно все интересовались городской жизнью. Многие от роду не выезжали за пределы совхоза, им в диковину были железная дорога, электричество и многоэтажные дома.

Детям вскоре все надоело, и они побежали играть, пригласив меня с собой. Пытавшуюся задержать меня маму, бабы подняли на смех, уверяя, что у них с детьми ничего не случается, а старшие присматривают за младшими. Гошка был на два года старше меня, да еще и хозяйский сын, ему я и был поручен.

Доверие он начал оправдывать сразу. Побежали к стайкам, там сейчас не было никого и можно было без помех разорять воробьиные гнезда. Делалось это очень просто. Забирались под крышу, доставали из гнезд голых и слепых птенцов. То, что делалось после, меня шокировало. Брали птенца за голову между указательным и средним пальцами, и энергично тряхнув рукой, отрывали тушку. Жалость воспринималась как слабость, я это быстро усвоил, сразу подражать не отважился, но делал вид, что мне все нипочем. В шесть лет человек обязан быть героем, чтоб не получить дурную репутацию. И без этого у меня уже была обидная кличка – «городской». Кстати, я от нее быстро избавился, загорев и исцарапавшись за неделю, ничем не выделяясь в этой полуразбойной шайке.

Сельские дети, которые растут без присмотра, вырабатывают в себе навыки охотников и добытчиков. А здесь не место сентиментальности.

Потом пошли выливать сусликов, по-местному «чумбурушек». Сразу за деревней в степи их было бесчисленное множество. Они стояли столбиками на холмиках и пересвистывались. Когда мы подходили близко, то по сигналу прятались в норах. Каждый холмик был «бутаном», т.е. общежитием, состоящим из множества ходов к внутренним камерам и гнездам. Устройство их изучалось посредством откапывания. Когда суслику было некуда деваться, он выскакивал и пытался убежать. Как правило, неудачно. Ближайшие ходы нами перекрывались, а на открытом пространстве у него шансов не оставалось. Зверька быстро забивали камнями и палками. Шкурку потом старшие сдавали за несколько копеек в «Заготконтору». Но нам интересен сам процесс, увлекательный и азартный. Это мне понравилось гораздо больше, чем уничтожать беспомощных птенцов. Хотя мне объяснили, что и воробьи и суслики одинаково вредны для человека.

Иногда в норах обнаруживались птичьи гнезда, которые тоже безжалостно уничтожались. Это трясогузки, по-местному имевшие совсем нецензурное название, выселяли сусликов и устраивали свое жилище.

Потом пришел Витька Русаков, он был старше нас, лет десяти. Сразу забраковал наш бестолковый и малоэффективный способ охоты и взял организацию добычи пушнины в свои руки. По его команде все разбежались по домам, чтобы вернуться с ведрами полными воды. Эту воду заливали разом в одну нору, а за другими следили. Через некоторое время из одних выливалась вода, а из других выскакивали мокрые, уменьшившиеся вдвое, ставшие некрасивыми, грызуны. Спрятаться им было негде, они становились нашей добычей.

Когда это занятие надоело, солнце уже было в зените, наступила жара. Все побросали ведра и побежали купаться на речку. Звали ее Шароварихой, иногда Переплюевкой. В любом месте ее можно перейти вброд, лишь искусственный, сделанный бульдозером прудик именовавшийся «купальней», был метров пять шириной и полтора глубиной.

К этой купальне и устремилась с пригорка вся ватага, на ходу снимая с себя единственную одежду, трусы. Попрыгали в воду, и шустро перебирая руками по-собачьи, устремились на другой берег.

И тут обнаружился мой изъян. Я не умел плавать, что вызвало удивление и презрение новых товарищей. К тому же стеснялся и не снимал трусы. Эти позорные факты чуть не сделали меня изгоем. Но спас случай.

К речке подошли два парня, они отмечали демобилизацию из армии друга и были навеселе. Узнав причину смеха над новеньким, немедленно решили исправить это недоразумение, пообещав научить плавать. Взяли меня, несмотря на протесты, за ноги и руки, раскачали и забросили на середину купальни. Я погрузился с головой, когда вынырнул, увидел, что мои «учителя» преспокойно уходят от берега в сторону деревни. Как-то само собой получилось, что я поплыл. Потом попробовал самостоятельно и к концу часового купания уже не отставал от всех. Как оказалось, другого способа обучения здесь не знали. Стиль плавания у всех был один – «по-собачьи».