Елена Есина - Восемнадцать ступенек. роман

© Елена Константиновна Есина, 2018

ISBN 978-5-4493-4663-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

В комнате с белым потолком,

С правом на надежду…

Nautilus Pompilius

От моего дома до твоего три остановки на маршрутке, если ехать от храма и четыре, если сесть в автобус у пруда.

Утренний общественный транспорт пахнет духами, гречневой кашей, ваксой и мятной жевательной резинкой. Тепло, тесно, закашляли, надышали.

Триста шагов – путь из А в В, от железной подножки маршрутки до твоего подъезда. Примерно пять минут ходьбы в обычном темпе, и на две минуты больше, если плестись, как снулая черепаха, когда становится совсем уж невмоготу. Ведь правда, бывает такое, что ноги не несут?

Промзона. Трубы котельной, стыдливо притаившиеся за березовыми стволами. Восемь часов сорок минут по московскому времени. Свежо. Тропинка средь берез – полоска выщербленного асфальта. Голуби, галки, пожилые собачники. Чувствую на себе косые взгляды прохожих, невольно поеживаюсь, брезгливо морщусь. Социопатия с каждым днем все плотнее, все ощутимее, словно еще немного – и она обретет физическую форму, воплотится, окутает меня слоем резиновой массы, и я исчезну.

Подъезд. Типовое здание пятиэтажного общежития. Код решетка – сорок два – тридцать. Повернуть в левое крыло. Подняться на пандус – повернуть направо – девять ступенек, еще раз повернуть и снова девять. Восемнадцать гребаных ступенек, если считать все вместе. Серая железная дверь от этажа смачно лязгает, нешироко распахивается. Ты меня встречаешь с настороженностью в глазах, в сланцах на босу ногу и с каплями воды на обнаженном торсе. Надеюсь, под твоими домашними штанами сегодня хотя бы есть нижнее белье. Преодолеваю последнюю пару ступенек. Отстраненно гляжу сверху вниз на носы своих ботинок. Словно не я это, а кто-то другой, совсем другой человек поднимается по пыльной лестнице, мимо мутного оконца с серым от времени подоконником, на который некто выложил стопку весьма почитанных бульварных романов в ярких обложках.

Пока я не перешагнула порог, что за певучей железной дверью, мир полон звуков, красок, запахов. Ощущения привычно царапают собой каждый мой орган чувств. Но вот дверь снова щелкает – теперь уже за спиной. Запахи щей, моющих средств, корвалола и табака смешиваясь, образуют воистину странное амбре. Так пахнут людские жилища: бедностью, надеждой, жизнью.

Спотыкаюсь о чей-то забытый самокат без одного колеса в длинном извилистом коридоре. Налетаю плечом о бесхозный деревянный стеллаж.

Так начинает еще один бесславный день.

По утрам разум одновременно трагически чист и сонлив. Бормочу какую-то ерунду, пока ты вешаешь мое пальто в шкаф, попутно соглашаюсь на чай. Да, черный. Два сахара. Сажусь на кровать, подобрав про себя ноги, шарю в сумке в поисках сигарет.

Почему мне в твоем присутствии до чертиков, до голодной слюны, отчаянно хочется курить? Словно нечто во мне просит передышки.

Дым плывет, его впитывают мои волосы, стены, шторы. Хочется спать. И рыдать. А еще хочется встать и уйти, вернее, убежать на воздух, в утро, где ветер, собаки и уютный городской гомон, слиться с толпой, которой нет дела до дыры, что растет в моем сердце минуту за минутой.

Чай готов. Ты вальяжно опускаешься на подушки, притягивая меня к себе. Закрываю глаза, пытаясь представить себя ящеркой, обычной ящеркой на теплом камне. Душно, накурено, натоплено до ломоты в висках. Твое дыхание на моих веках, твои руки скользят по моему телу. Снова перестаю чувствовать себя единой со своим организмом. Словно не я лежу распластанная и без штанов под крупным мужчиной, словно не мои руки цепляются то за покрывало, то за подушку, и как будто не мои волосы растрепались и противно лезут в глаза и в нос. Чудится, что это такое кино, жалкое и неинтересное, однако в лучших традициях хоум видео. Во рту становится кисло, как от несвежего пива. На секунду возвращаюсь в бренное тело. Ты наваливаешься на меня, страдальчески бормоча: «Ну, пожалуйста, не делай ты такое лицо!» Мышцы в паху предательски ноют, растягиваясь, в промежности саднит. Мне жарко и внезапно стыдно – стыдно за бледную кожу, за предательские складки на животе и на спине – следствие ночных прогулок к холодильнику и малоподвижного образа жизни. Мне неловко за незрелый прыщ на левой груди и за лёгкую щетинку на голенях. Мне кажется, что от меня дурно пахнет. Потолок над нами грязно бел, словно плохо выстиранная простынь,

Ты переворачиваешь меня на живот, хлопаешь по ягодицам и ускоряешься. Кровать лихо прыгает под нашими телами как норовистая стиральная машинка в стадии отжима. Тянешь меня за волосы, хрипло вскрикиваешь, стонешь и впечатываешь пальцы в бока. Всё. Теперь можно убрать спутавшиеся пряди с лица, завернуться в покрывало и еще раз закурить. Хочется в душ, но абсолютно не радует перспектива разгуливать по общему коридору после того, что только что происходило. Кажется, что подробности сего отстраненно-меланхолического полового акта написаны у меня на лице.

А теперь, наверное, надо к сути. Меня зовут Инна, и я изменяю мужу. Мне 33 года, и я не знаю, доживу ли до 34.

Порой я просыпаюсь утром, выходной день сочится блеклым пасмурным воздухом в окно со старорежимными деревянными рамами. Подушка пахнет свежестью, подле нахально щурится любимый полосатый котяра, сзади спит муж, в соседней комнате дочь деловито учит уроки или не менее увлечённо строит кукольные домики в «Симс». Мне на мгновенье кажется, что всё хорошо и правильно. Что я сейчас встану, умоюсь, сварю геркулесовую кашу, заплету Катьке косы, и жизнь потечёт спокойно и размеренно, как мечталось когда-то.

Но между первой утренней дозой никотина и проверкой электронной почты я понимаю, что мир сдвинулся, сдвинулся окончательно. Мало того, он неуклонно продолжает головокружительное скольжение, тихое, но уже отчетливо заметное. Чтобы отмахнутся от этого чувства, наполняю утро привычными бытовыми заботами: завтрак, свежезаваренный чай, стирка косы, уборка, глажка. Привычно стукаюсь правым бедром о мольберт, хранящийся в коридоре. Бужу мужа, заправляю постель, и, взяв в союзники чашку кофе, заныриваю в соцсети. Чувство щекочущей раздвоенности не покидает меня все чаще и чаще. И опять я как сторонний наблюдатель фокусирую взгляд на том, как мои руки нарезают батон, споласкивают тарелку, ловко переплетают светлые гладкие пряди. Прижимаюсь щекой к дочкиному затылку, вдыхая родной запах, возвращаюсь в берега тела, которое, как кажется, теперь мне едва ли принадлежит хотя бы на треть.

Запираюсь в ванной, в тщетном стремлении отгородиться от мира за выкрашенной белой краской дешевенькой дверью.