Елена Хисматулина - Рецепт винегрета

Не стоит объяснять, что Володька пропал. Наталья не оставила адреса, телефона, намека о себе. Володька перетряс всех приятелей, дознаваясь, откуда такая богиня взялась в их общаге. Девчонок-подруг разыскали, Натальин телефон Володька вырвал, не удостоив даже благодарности, набирал номер, казалось, сто тысяч раз, но трубка посылала и посылала сигналы в пустоту. Абонент молчал. Володька не ходил в институт, отмахивался от приятелей, дергался на каждый звук.

Наталья появилась, когда захотела сама. Так же в компании подружек заглянула в общагу. Измученному худому Володьке махнула рукой, подошла, по-приятельски легко чмокнула в щеку, как и стоящих рядом, с которыми была едва знакома. Володька сжал зубы. Хотел развернуться и уйти, презирая себя за слабость, а Наталью за равнодушие. Но Наталья, быстро завершив ритуал приветствия, обернулась, подошла к Володьке, взяла за руку и сама увела на четвертый этаж. Володька шел, злясь, ненавидя, подбирая слова для выяснения отношений, но, едва переступив порог, растворился в Натальиных волосах, поцелуях, любви, а утром, перепрыгивая ступеньки, снова мчался в гастроном за свежим хлебом.

В очередной сеанс связи с домом Володька был непривычно возбужден, скороговоркой поведал новости, умолчал о «хвостах», торопливо завершил разговор. Мама передала привет от Нэли – видела ее на днях. Да, да, и ей привет, конечно. Пора бежать, столько дел на сегодня. Трубка прыгнула на рычаг, Володька вылетел с переговорного пункта, дал приличный спринт и у метро, не сбавляя темпа, схватил на руки свою Наталью. Он теперь почти не отпускал ее от себя. Как напишешь об этом Нэле? Как вообще сказать ей, что с ним творится? Милая смешная Нэля, как далека она теперь! Аддунай, девочка-конек, Нэля из другой, детской жизни. Передает привет, помнит. Володя тоже не забыл ее. Хотя неправда, что не забыл. Он помнит ее ровно так, как помнит свой город, школьных друзей, дом, двор с припаркованным ржавым москвичом у их окон. Помнит как фон, как прошлое, к которому уже нет отношения, лишь легкое «а помнишь, как…». Сейчас есть только Наташа, и она – Володькино сегодня, завтра, навсегда. «Напиши мне письмо». Дорогая моя Нэлечка, об этом не напишешь. Не только тебе, чтобы не ранить, об этом никому не напишешь. Это только о нем с Наташкой и только для них. И тратить на это слова не стоит. Все и так понятно.

– Владимир Алексеевич, Ваша супруга на проводе, соединяю?

Владимир Алексеевич снял очки, устало прикрыл глаза, потер переносицу. Указание набрать телефон жены дал сам, а когда в трубке уже дышало ожидание, не мог сразу начать разговор:

– Хорошо, соединяйте. Ольга, это я.

– Привет, – буднично, спокойно, равновесно, будто не было вчерашнего скандала.

– Ты успокоилась?.. Мне нужен ответ.

– Я все сказала тебе вчера.

– Я надеялся, что ты поймешь.

– Значит, зря надеялся. Не поняла.

– Ну послушай, послушай спокойно!

– Я не могу спокойно! И вчера я все выслушала. Что еще ты можешь сказать? – Ольга начинала злиться и добавлять громкость.

– Ты не имеешь права… распоряжаться мной. Другого шанса у меня может не быть, хоть это ты понимаешь? Что такое один год – ничего. Осень, немного зимы, пыльное лето, и я приеду.

– Так было в прошлый раз, в позапрошлый. Ты где-то стажируешься, работаешь, где-то живешь. Приезжаешь то осенью, то поздней осенью. Только между осенью и поздней осенью проходит не месяц, не два. Проходят годы.

– Оля! В чем ты меня упрекаешь? Вы всем обеспечены, ты можешь заниматься домой, ребенком, собой, наконец. Живи, наслаждайся. Чего тебе не хватает?

– Мне не хватает семьи, нормальной человеческой семьи. У меня нет уверенности, что ты вернешься. Нам с Юркой не хватает тебя. И я не думаю, что все дело только в твоей работе. Дело в тебе. Ты всякий раз бежишь от нас, а возвращаясь, снова ищешь повод исчезнуть. А мы где-то далеко, за лесом, за горизонтом. Мы всегда за кордоном. Юрка почти вырос без тебя.

– Оль, не начинай. Юрке всего шесть. И пока он больше рад своему детсадовскому содержанию и моим заграничным подаркам, чем ежедневным совместным сонным завтракам и ужинам вперемешку с мультиками.

– Но ведь не Юрка виноват в том, что утром ты, молча, проглатываешь завтрак и уносишься на свою неотложную работу, а вечером сидишь у компьютера и пишешь, пишешь, пишешь что-то…

– Это работа!

– Никакая работа не может заменить нормальному человеку потребность иметь жену и ребенка.

– Оля, ну стань ты хоть немного разумнее. Тысячи женщин на твоем месте были бы рады, что муж обеспечивает, не требуя взамен чего-то особенного. Найди себя, смени работу, если хочешь. Только не висни кандалами, не требуй безраздельной абсолютной любви, этой бесконечной зависимости друг от друга. Так никто не живет, так нельзя существовать. Ты киснешь, мучаешь себя и меня, дергаешь сына. Ты не ищешь себя, не пытаешься реализовать и оттого претендуешь, безраздельно претендуешь на мою жизнь!

– Я ни на что не претендую… Или ты остаешься, или мы разводимся.

– Это твое окончательное решение?

– Да. – Ольга резко отключилась, и только трубка эхом гудков – «да, да, да» – еще билась в ладони. Все.

Владимир Алексеевич медленно вернул трубку на рычаг, придержал рукой, да будто забыл о ней. Сидел, думал, вспоминал. Как угораздило жениться на Ольге, которую и не любил совсем? Зачем? Они прожили вместе восемь лет…

В первый год Володька как-то почти не замечал ее рядом. Была и была. Потом беременность, может быть и не случайная, но нежеланная, нерадостная. Юрка появился на свет, когда Володе предложили первую серьезную стажировку в Нидерландах. Поехал, не сомневаясь. Дома жена, теща, тесть, целая толпа родственников по линии жены. Все радуются, суетятся. Олечка наша – умница, красавица. Какая там красавица? Глазки, ушки, носик – все мелкое, ровненькое, как у куклы, волосы причесаны аккуратно – волосок к волоску, словно Олечка сошла с витрины Детского мира. Только ненатурально все, конфетно, приторно. Красавица – это Наташка, о которой душа болела до сих пор. Наташка, которая упорхнула, улетела, умчалась из его жизни, из города и вообще из страны. Метался, встречался, не любил и даже не говорил о любви, не искал – его находили. Так два года без Натальи и ходил по рукам, пытаясь унять боль. А потом случилась Ольга, прибрала, приспособила и приспособилась к нему сама, цеплялась ладненькой ладошкой под руку и шла по жизни рядом. Куда он, туда и она. Так и пришли в ЗАГС. Он – не сопротивляясь, она – умело направляя.

Впервые уехав от Ольги и Юрки, Володя почувствовал себя не счастливее – свободнее. Работа затягивала, излечивала, результаты давали надежду. Вернулся через восемь месяцев, когда Юрка уже уверенно стоял в манеже. Хороший он парень – Юрка. Свой, спокойный и добрый, надежный. От него не услышишь глупых капризов. Юрка молчаливый, сосредоточенный и деловой. Что надо, в общем, парень. И хотелось Володе иногда остаться с ним вдвоем, но только с сыном, без Ольги, которая, к несчастью, всегда рядом, рука которой будто живет у него на плече, на голове, оглаживает спину. Душно и тесно, и движения, и жесты у нее словно неживые, без энергии. Мама, если трепала его по макушке, так в этом была любовь через край. Мама что-то приговаривала, шутила, ерошила волосы. У Ольги все смирненько так, правильно, слегка и чуть-чуть.