Владимир Дергачев - Надеждой тешусь…

Между тем в министерстве назревало событие, о котором Москалёв не имел никакого понятия, а тем более о его значении для своего будущего. Практическая деятельность этого учреждения, кроме всего прочего, предполагала координацию работы различного рода межведомственных комиссий, занимавшихся перепиской с другим органами, подготовкой тем для обсуждения с перспективными партнёрами за рубежом, и, в конечном итоге, выезд в командировку и подписание протоколов о сотрудничестве. Мероприятия эти были скорее формальностью, подписываемые бумаги никого ни к чему не обязывали, и если раньше невыполнение приложения к протоколу грозило серьёзными неприятностями, то после начавшихся в стране перемен они стали носить, как стало принято говорить, рамочный характер.

Организацией очередной такой поездки и занимался хорошо знакомый нам Николай Иванович, уже три дня ломавший голову, где бы ему найти экономиста с редким языком, распространённым именно там, где и предстояло провести очередное заседание комиссии. Предстояло не только перевести на этот непонятный язык протокол, но надо было, чтобы ещё и руководитель комиссии, по традиции назначавшийся из высших эшелонов власти, был доволен качеством перевода.

Поделившись с подчинёнными своей головной болью, Клещёв случайно узнал, что в сопутствующем министерстве институте, одно упоминание о котором вызывало у него головную боль, сидит парень, вроде изучавший нечто похожее и занятый теперь бумагомаранием.

Москалёв действительно часто заходил в этот отдел, с сотрудниками которого у него сложились неплохие отношения. Дело было в том, что на каждую работу, направлявшуюся институтом в министерство, требовался отзыв. В свою очередь, вечно озадаченным бесконечными срочными заданиями чиновникам было совершенно некогда читать всю эту писанину и уж тем более – готовить отзывы. Так и было быстро достигнуто компромиссное решение – Москалёв пишет заключения на свои работы сам, а «сводники» их подписывают. Вот в один из таких визитов, вдыхая сигарные дымы в курилке, где говорилось многое из того, чего нельзя было услышать в кабинете, Москалев как-то и обмолвился, что знает редкий восточный язык, который выучил в студенческие годы по своей собственной инициативе. Тогда ему казалось, что в очередной раз ляпнул что-то лишнее, проявив дурацкую инициативу, как и тогда, когда записался на языковый факультатив при университете.

Об этом разговоре и вспомнили чиновники. Через день Москалёв уже стоял перед Клещёвым, который строго допрашивал его, сможет ли тот сделать быстро перевод и, при необходимости, отправиться на три дня в одну из азиатских стран в составе межправительственной комиссии. Перевод показался Москалёву достаточно простым – благо, всё языковое обучение на курсах свелось к чтению газет, изобиловавших политической лексикой. Насчёт устного перевода гарантий он дать не мог – не было практики.

– Ничего, справишься, ты всё знаешь, так что давай, собирайся, – похлопал по плечу Москалева его новый временный шеф. Отступать было некуда. Документы были оформлены мгновенно, самолёт путём простого телефонного звонка, однажды раздавшегося из очень высокого кабинета, был получен от одного из гремевших на всю страну банкиров, позже благополучно «кинувшего» своих вкладчиков и тем весьма гордившегося. Банкир, немного подумав, решил отдать свой запасной самолёт, заявив, что он прекрасно знает, во что превращают салон госчиновники во время таких поездок.

Через неделю Москалёв рано утром стоял с небольшой сумкой (на этот раз без американского и британского флага) во Внуково-2. Собралась вся делегация, ждали только председателя, а вот его-то и не было. Через пару часов томления в буфете, где он быстро перезнакомился со всеми членами делегации, которые казались вполне свойскими и благожелательно настроенными по отношению к новичку людьми, выяснилось, что поездка откладывается до вечера. Оказалось, что где-то в Таджикистане взяли в заложницы сотрудницу руководителя делегации, которому и было поручено заняться её освобождением. Москалёв уже решил, что раз так складываются обстоятельства, то лучше всем разъехаться по домам, поскольку, по всей логике, председателю предстояло лететь несколько в ином направлении, хотя и в азиатском. Однако выяснилось, что уезжать из аэропорта никуда нельзя, освобождение происходит путём переговоров по телефону, и как только оно состоится, все тут же вылетят в нужном направлении. Около шести вечера, когда делегация совершенно ополоумела от бесконечного сидения в кафетерии аэропорта, в зал вышел пилот и заявил, что полёт состояться не может, так в тех пределах, куда предстояло направиться, отсутствует ночное сопровождение наземных диспетчерских служб, что делает перелёт невозможным. Радостно схватившийся за свою сумку Москалёв был опять остановлен – решали, что делать. Вариантов оказалось множество: позвонить председателю, не позвонить председателю, дождаться его звонка, как ответить, если позвонит сам, что он может спросить и так далее. Рассуждали около часа. Страшно болела голова, под ложечкой сосало. Москалёву казалось, что он попал в лабиринт, из которого не было выхода, и что аэродромное поле станет последним увиденным им предсмертным пейзажем.

К счастью, кто-то, не дожидаясь достижения консенсуса, додумался позвонить сам председателю, от которого и получил приглашение всем приехать в дом правительства.

Ехать по вечерней весенней Москве было одно удовольствие. Встретили их доброжелательно, напоили чаем, потом всех развезли по домам. Поездка откладывалась на неделю. Оказывается, председатель комиссии просто забыл об ожидавших его в аэропорту. К счастью, за делегацию «вступилась» супруга, которую он тоже решил взять в поездку, что и помогло прервать затянувшееся сидение.

Уже на следующий день состоялось и освобождение заложницы – устав от бесконечных и бесплодных переговоров, боевики просто решили отпустить её, что и было сделано поздно вечером следующего дня. Как выяснилось позже из интервью «освобождённой», ей пришлось пройти по горной дороге несколько километров, пока не наткнулась на пост стоявшей в горах российской военной бригады.

Через неделю всё повторилось, правда, на сей раз – в облегчённом варианте. Едва делегация прибыла в аэропорт, как всем было сообщено, что вылет переносится ещё на неделю из-за неожиданно возникших у правящей в далеком краю азиатской семьи проблем. Председателя в аэропорту опять не было, из чего Москалёв сделал вывод, что информация в доме правительства всё же поставлена лучше.

В третий раз все приехали во Внуково-2 налегке, уже вовсю текли ручьи, весна понемногу вступала в свои права. Поездку никто больше всерьёз не рассматривал, для Москалёва это стало чем-то вроде обязательной воскресной прогулки в аэропорт, не очень обременительной, благо жил он по пути в пресловутое Внуково-2.