Владимир Сенчихин - Уголовных дел мастер

– А кто тебе мешает заняться тем же самым?

– Если все сотрудники правоохранительных органов статьи кропать начнут, кто же бандитов ловить будет? – пожал плечами Ворсин.

– А ты не задумывался, что за служение злу всегда много платят?

– Что ты имеешь в виду?

– Вот я медик, получаю копейки, хотя более благородной профессии, на мой взгляд, в мире не существует. Учителя тоже с хлеба на воду перебиваются, а ведь от них будущее страны зависит. Ты работаешь следователем, избавляешь общество от всякой нечисти, а зарплата у тебя такая же никудышная, как и у меня.

– Можно подумать, что среди врачей коновалов мало, – заметил Ворсин, сообразив, куда гнет жена: с тех пор, как она ударилась в религию, везде подозревала происки дьявола.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, – обиделась Антонина. – Не надо передергивать. Речь идет о профессии, а не об отдельных ее представителях. Если бы все медики были, как ты выражаешься, коновалами, тебя бы давно на этом свете не было. Вспомни хотя бы Крым, где тебе череп проломили.

Сергей Антонович плюнул от досады и вышел из спальни. В тот вечер Антонина, вдоволь наплакавшись, исчерпала запасы скорби и заснула так крепко, что даже на работу проспала, хотя раньше за нею такое не водилось. А Сергей Антонович так и не сомкнул глаз, вспоминая горькое и счастливое прошлое.

Поступая в юридический институт, Ворсин ни минуты не сомневался, что будет заниматься практическим уголовным правом. Изучая историю КПСС, он однажды прочитал в учебнике фразу, что при коммунизме не будет преступников, все люди, дескать, станут свободными и сознательными, а труд на благо общества превратится для них в осознанную необходимость. Последнее словосочетание Сергея страшно развеселило. По его пониманию, любая надобность, пусть даже трижды осмысленная, никакого отношения к настоящей свободе не имеет. Осознанный труд на благо других не свойственен человеку по определению и возможен только в том случае, если этот гражданин будет вкалывать по принуждению. Ясно как божий день, что любой работяга рано или поздно такое абсолютно «вольное» занятие возненавидит и непременно восстанет. А коли так, придется создавать службу принуждения, суд и прочие силовые ведомства. Но поскольку в таком случае без квалифицированного дознания не обойтись, то профессия следователя будет востребована при любом коммунизме. Да и воры, положим, никуда не денутся, будут красть хотя бы из-за любви к искусству. Когда Ворсин однажды высказал эти мысли преподавателю истории КПСС, тот, испуганно оглянувшись, обозвал его еретиком и посоветовал покрепче держать язык за зубами.

После окончания института Ворсин попал по распределению в Северокрымск, захолустный уездный городок, расположенный в северо-восточной части Крымского полуострова. В середине тринадцатого века здесь была возведена резиденция одного из наместников Золотой Орды, назывался город Колхатом. Он начал торговать, разросся и превратился в большой центр, но после того, как столицу крымского ханства перевели в Бахчисарай, зачах. Когда сюда пришли русские солдаты, от него остались только крепостные укрепления. Их разобрали и построили из древних камней две деревни. После революции их объединили в одно большое поселение, которое через двадцать лет стало райцентром, получило статус поселка городского типа. Обо всем этом Ворсину рассказала директор местного исторического музея Анна Пермякова, с которой он познакомился сразу после приезда в Северокрымск. Девушка обратилась в милицию после того, как в полукилометре от города кто-то раскопал могильник четвертого века нашей эры. Для Ворсина это был первый рабочий день в качестве оперуполномоченного уголовного розыска. Заместитель начальника РОВД по оперативной работе Андрей Осипов, поручивший ему расследовать «могильное» дело, был немногословен.

– В нашем районе это уже третий случай. Я, конечно, понимаю, что ты не Шлиман, но и разграбленная гробница далеко не Троя. Так что отнесись к делу серьезно. Если помощь потребуется, заходи без церемоний.

Когда Анна привела Сергея на могильник, он удивился. Единственный шурф выкопали на три метра в глубину.

– Кто-то подсказал им, где копать, – убежденно проговорила Анна. – Крым недаром называют перекрестком цивилизаций. Здесь побывали многие народы: тавры, греки, готы, аланы, сарматы, гунны, болгары, печенеги, половцы, генуэзцы, татары и армяне. И все оставили следы своей материальной культуры. Посмотрите, – она нагнулась и подобрала череп тускло-желтого цвета. – Скорее всего, это мужчина. Причем, судя по зубам, пребывал в преклонном возрасте, видите, как эмаль сточена. В те годы, так же как и сегодня, от кариеса никто не был застрахован, даже аланы.

Пролезть в узкую нору, ведущую в гробницу, Ворсин не смог. Побывавшая там раньше Пермякова сказала, что грабитель вынес из могилы все ценное, оставил только разбитый глиняный кувшин.

– И чем же поживился?

– В таких могильниках попадаются и золотые украшения, но чаще всего можно найти кувшины, бусы из янтаря или крымского сердолика, ожерелья, бронзовые серьги.

Печально рассматривая череп, Ворсин подумал о бренности всего сущего на земле и беззащитности покойников. Взять тех же аланов. Эти люди жили, как умели: растили хлеб и детей, с почестями предавали земле умерших, рыли для них под землей просторные камеры, оставляя рядом все, что могло понадобиться на том свете. Они, вероятно, даже не представляли себе, что потомки начнут вскрывать священные гробницы с такой же легкостью, как консервные банки.

– Мне трудно сказать, кто это сделал, – пожала плечами Анна. – Но древностью у нас интересуется только один человек – Василий Вирник. Не думаю, что он сам раскопками занимался, но что-нибудь об этом наверняка знает.

Сорокалетний Вирник работал водителем на птицефабрике, жил в частном доме на улице Подпольщиков.

– По нему психушка давно плачет, – охарактеризовал Василия директор птицефабрики. – Обязательно побывайте у него дома. Вместо того чтобы как все нормальные люди яблоки, черешню или персики посадить, он весь приусадебный участок елями да соснами загородил и макеты каких-то дурацких дворцов понастроил. Про таких в народе правильно говорят: без царя в голове.

Добравшись до улицы Подпольщиков, Ворсин спросил первого попавшегося прохожего, как найти дом Вирника. Тот с улыбкой ответил:

– Идите все время прямо, не промахнетесь.

Жилище Вирника выглядело необычно. Большинство частных домов в Северокрымске построены из ракушечника, изредка попадались кирпичные строения, только Вирник соорудил сруб. Эта затея, вероятно, обошлась недешево, так как с лесом в Крыму туго. Дом с мансардой, крытый не бледно-серым шифером, который на полуострове применялся повсеместно, а листовым железом, покрашенным в клюквенный цвет. Но больше всего удивили Сергея двустворчатые резные ставенки, которые на юге Украины, в отличие от средней полосы России и Сибири, встречались редко. Участок вокруг дома по периметру обсажен стройными голубыми елями. Такие Ворсин видел только на железнодорожном вокзале в Симферополе и в Никитском ботсаду под Ялтой. Между ними росли элегантные туи.