Михаил Левин - Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время»

Подали палтус и зайчатину.

Лариса и Борис подняли бокалы с Camus. Чокнулись, не произнеся ни слова. Она только коснулась губками душистой маслянистой пленки, а Нестеров пригубил.

Предательски засветился экран его телефона. Звонил Сергей. Его школьный друг, проживающий ныне в Сан-Диего. Звонил он редко, на день рождения, в Новый Год. Звонок сегодняшний мог быть вызван только лишь чрезвычайными обстоятельствами. Но друг не ответил. Он не ответил бы, если бы на проводе был и сам Бог.

Экран засветился снова. Пришло сообщение.

Лариса не оставила это без внимания.

– Ответьте, Борис. Возможно что-то важное… ответьте… сейчас это допустимо.

Нестеров взял телефон в руку и в момент очередного звонка из штатов.

Разговор был коротким. У мамы старого, школьного друга возникли серьезные проблемы со здоровьем, а именно с позвоночником и требовалось срочная госпитализация в отделение неврологии областной больницы. А заведующим там, вот уже более десяти лет трудился не на жизнь, а на смерть друг Нестерова по институту – Андрей Владимирович Канаев.

Лариса Виленкина с интересом наблюдала за происходящим. Канаев ответил Нестерову как всегда угрюмо, по делу и велел перезвонить завтра.

Борис отложил в сторону вечно мешающий и вечно вторгающийся в личную жизнь, мобильный телефон.

– Андрей Владимирович Канаев, фигура весьма примечательная, – вдруг начал Борис. – Очень талантливый невролог, правда учился он восемь лет, вместо шести, уходил в академку, в армию… и вот… теперь лучший невролог в области. А вот однажды… после второго курса… ездили мы с ним в стройотряд… в девяносто уже втором году, в последний стройотряд нашего института, а в последствии… медицинской академии…

Боря Нестеров собирался в стройотряд, как тогда говорили, «за длинным рублем». Деньги, заработанные фарцовкой в конце восьмидесятых, были нещадно пропиты на первом и втором курсах института. Нещадно, рьяно, без остатка. Теперь нужно было как-то и на что-то жить на курсе третьем, а нового, интересного бизнеса пока не просматривалось. Андрей Канае, его друг, студент семнадцатой группы второго потока, рыбинец и сын мэра города, решил поехать на край ярославской области просто так, в поиске приключений.

Работали они в селе Выпуки Ярославской области, почти на границе с Вологодской. По сути… в начинающейся, северной тайге. В кормозаготовительной бригаде.

Все нравилось им по началу. И деревенская романтика, и глушь, и темные леса, и местные жители, коих было не много. И теплые бараки, тушеная картошка, замах дыма, черные деревенские ночи и звездное, северное небо. Нравилось им идти по деревне, высматривать мужиков, валяющихся в траве и заботливо переворачивать их на живот во избежание аспирации рвотных масс.

Уважали они ездить и за водкой в соседнее сельпо, после работы, останавливая «ЗИЛ», наполненный навозом, нежно принимая на руки вываливающегося из кабины Митяя, тридцатилетнего, но по виду тянувшего на старика, запихивать его обратно, ставить ноги на педали, придавливая акселератор кирпичём, а самим переключать ему скорости и помогать крутить рулем. Все было безоблачно в этих Выпуках и даже радужно. Однажды, Нестеров, имея к тому времени права категории «В» и опыт вождения, попробовал себя в кабинах трехосного «ЗИЛ-157» и старого, с элементами ржавчины, гусеничного трактора голубого цвета с широким, родинолюбивым названием «Казахстан». Старый, спивающийся бригадир, теряющий работников на носу кормозаготовительного «кира» 14 14 Кировать, силосовать – процесс скашивания кормовой травы и перемалывания в однородную массу с целью последующего хранения до более холодных периодов. и ставший невольным свидетелем этого эксперимента, пообещал двадцатилетнему Нестерову некое повышение по колхозной службе, а именно – работу механизатора.

Сказано – сделано!

И уже через неделю Канаев остался с девчонками в поле скирдовать на зиму сено, а Нестеров пересел в кабину трактора. Начинал он работать с утра, как и все, часиков с восьми. Напарником его по полю, механизатор Петрович, в любое время года покрывающий свою буйную, не очень чистую головушку выцветшей, грязной кепочкой с якорьками, запускал барабан и лихо крутил баранку кормозаготовительного комбайна «Ярославец». Ровно в двенадцать дня, докашивая очередную полосу свекольной, жирной ботвы и переросшего клевера, с воем перемалывая зеленую массу в так называемый «силос», Петрович останавливал комбайн, лихо выскакивал из кабины и громко так, настойчиво, кулаком стучал по железной крыше трактора, ползущего рядом и тянущего огромную, силосную телегу, куда все это… и сыпалось.

Он стучал и словно контуженный, легко заглушая рокоты двигателей, орал: «Борька, бля! Харэ кировать на хуй! Пора кировать! Стоп машина бля! Вылезай!»

Увязать «харэ кировать» и «пора кировать» по смыслу… ну, наверное, могли только знатоки русского языка, да еще и увлекающиеся именно местным, ярославско-вологодским диалектом. На самом деле все было просто.

«Кировать» на сельскохозяйственном сленге означало – «косить». Смысл этого глагола уходил своими корнями в старое название барабанов кормовых комбайнов и косилок, а именно «киров». Ну а «кировать» на сленге деревни Выпуки, да очевидно, не только этой деревни, означало – «пить водку». Только и всего.

Борис, как по команде глушил трактор и вместе с Петровичем под тихое пение птичек, шум елей или аккуратное и усыпляющее накрапывание дождичка, постукивающего по железной кабине, размеренно пил. Все было у них слаженно, распределено. Не произносилось не единого, никому не нужного слова, даже звука. Борька разливал водку в граненые стаканы, протертые только что масляной тряпкой от травы и муравьев, а Петрович, так трогательно и по-домашнему чистил сваренные женой Людмилой, в крутую, белые, крупные, деревенские яички. На этом рабочий день «кировальщиков» заканчивался. Петрович спал в кабине или траве, если позволяла погода, а Боря, погрустив немного, пешком отправлялся в деревню. В каждый такой дневной «кир», уговаривалась, как правило, одна бутылка «пшена».

Пока хватало денег, хватало и водки.

Нестерова с Канаевым, единственных умных студентов, к тому же медиков, да еще и мужского пола, среди прочих девчонок, закончивших первый курс, в деревне уважали. За рассудительные, медицинские советы, измерения давления, пальпацию деревенских животов, вырывание нагноившихся ногтей, за то, что давали в долг деньги и никогда не отказывались от поднесенного стакана. Однажды даже, Боря Нестеров, за рулем трехоски, ночью, вытаскивал из огромной, лесной лужи, застрявший колесный трактор с наглухо пьяным и уснувшим «возницей»…