Оксана Кириллова - Делия

Маша ждала меня в углу буфета с тарелкой супа.

– Приятного аппетита! – отсалютовала я, присаживаясь рядом.

– Угу, – отозвалась она.

– Серьгу нашли.

– М-м.

– Народу что-то много здесь.

– Ага.

– Готовилась к семинару по Истории?

– Так химия…

– Сейчас – да. Но семинар уже завтра, а объем большой! Успеешь?

– Да.

– А химию сегодня читала?

– Так…

– Я тоже только пролистала. Надеюсь, не спросят…

– Угу.

Мне нужно было куда-то расходовать неуемную энергию, появившуюся во мне после разговора с Колей (разговора с Колей!!), поэтому я продолжала мучить Машу бесполезными и совершенно не вызывающими в ней энтузиазма вопросами, пока не прозвенел звонок.

– Все, пора. – Я немедленно вскочила и порхнула к двери. – Как же хорошо! Какое у меня чудесное настроение! Сейчас последний урок – и на улицу, а там такая погода шикарная, листья золотые лежат…

– Угу, – незатейливо отреагировала Маша, семеня за мной, и мне стало даже жаль ее – бедная, замкнута в своем мирке и думает, наверное, о каких-нибудь будничных вещах, а я – влюблена и счастлива!

«Влюблена и счастлива», – несколько раз повторила я про себя, уже не стесняясь собственных чувств, и это было так ново и так как-то легко, что на душе стало еще светлее.

Маленькая спонтанная самостоятельная по химии ничего не испортила: нам с Машей удалось списать, а сопряженные с этим препятствия веселили меня как никогда. Изворачиваясь, чтобы как бы невзначай заглянуть в очередной раз в сумку (где лежал учебник с заложенным между нужными страницами карандашом), я смеялась так, что строчки по всему листу ползли то вверх, то вниз, но за урок мне не сделали ни одного замечания. Повезло, в общем.

Вечер, как я и предсказывала, был замечательным: ни дождя, ни ветра, ни холода – комфортная, уютная осенняя погода, которой только придавали романтический оттенок собравшиеся тут и там серые тучи. Я улыбнулась и приготовилась к полной приятных мыслей прогулке – на маршрутке в такой вечер ехать не хотелось.

– Ладно, пойду я, – сказала я Маше, собиравшейся идти домой – в другую сторону.

– Ага. – Она повернула голову и, глядя вправо, произнесла:

– Надо же, я и не знала.

– О чем? – заинтересовалась я и, посмотрев в ту же сторону, оторопела.

Неподалеку от крыльца стояли Лина и Коля – классические влюбленные: рука в руке, глаза в глаза, ее сумка (я помнила ее еще с прошлого года) – на его плече…

– Я так поняла, ты опять не с нами? – весело крикнула Лине нарисовавшаяся на ступеньках Настя.

– Да, идите без меня, – едва повернувшись, отозвалась та.

– Ладно, голубки. – Настя проскочила мимо, не заметив меня, и присоединилась к хохочущей стайке подружек.

В этот момент Коля погладил Лину по щеке и что было совсем невыносимо, потянулся к ее губам. Я силилась отвернуться, но почему-то не могла отвести полный неожиданного, острого отчаяния взгляд от этой парочки. А они, насладившись довольно долгим поцелуем, повернулись ко мне спиной и, увлеченно болтая, стали удаляться в светлое будущее.

– Я тоже не знала, – прошептала я.

***

– Дочка! До-очка! На тебе лица нет! Что случилось? – Мама бросилась за мной в ванную.

Я включила воду и, наклонившись к раковине, принялась протирать покрасневшие от слез глаза.

– Кто тебя обидел? – вопрошала она, встав надо мной.

– Никто. Все хорошо, – выдавила из себя я.

– Это называется «хорошо»? Ты плакала?

– Чуть-чуть.

– Правда? Значит, мои глаза меня обманывают. Потому что выглядишь ты так, будто прорыдала, по меньшей мере, всю дорогу из школы.

– Да так и было! Все очень плохо, мам! – вырвалось у меня. – Лучше бы у меня никогда не было подруги! Ведь не было же раньше, и все замечательно было, я отлично чувствовала себя одна, а теперь вот мучаюсь! Будь это кто-то другой, а не Лина, я бы пережила, но она!.. – Вряд ли мама поняла значение последней фразы (тем более что я назвала Анфису Линой), но эта фраза почти полностью потонула в рыданиях, так что, возможно, она вовсе ее не разобрала.

– Дочка, – повторила мама ласково, – умойся, вот полотенце, и сядь – поговорим.

Я брызнула себе в лицо холодной водой, размазала по щекам слезы протянутым ей полотенцем и присела прямо на край ванны. И мы разговаривали, пока к нам не постучался папа с телефоном в руке:

– Не знаю, чем вы тут заняты, но вынужден вас прервать: Роза звонит, а сейчас очередь кого-то из вас, я в прошлый раз с ней говорил. Эх, а так хорошо задремал…

***

Мама заставила меня задуматься над тем, что до этого ускользало от моего внимания.

Да, до Лины я толком ни с кем не дружила и, честно говоря, мне это было не нужно. Конечно, я общалась с некоторыми девчонками, но, по большому счету, мне было комфортно и одной. Я умела находить особую прелесть в том, чтобы летним вечером пройтись вокруг дома и насладиться щебетом возвращающихся в свои гнезда птиц, посидеть с книгой в скверике неподалеку от дома или просто подумать о разном. Для этого мне не были нужны другие – они бы даже испортили хрупкость таких моментов.

А люди, особенно совсем молодые, интуитивно не лезут к тем, кто в них не нуждается – боятся отказа. Потому ко мне никто в друзья и не набивался. Но потом пришла Лина и – неважно уж, по какой причине – просто выбрала меня, не спросив, нужно ли мне это. Влезла в мою жизнь, и мне ничего не оставалось, кроме как перенести на отношение к ней все свои идеалы, касавшиеся дружбы – во многом призрачные, во многом почти рыцарские. А потом оказалось, что все было зря… но! Я не могла обвинить себя в том, что сделала неверный выбор, потому что я не делала его вовсе. Теперь я должна сама ВЫБРАТЬ себе человека, который, по моему мнению, достоин моей дружбы.

Стараясь отвлечься от мыслей о Коле (о нем-то я маме так и не рассказала!), я сосредоточилась на проблеме Лины и, вдохновленная разговором с мамой, сделала очередную попытку начать роман. На этот раз вышло еще более пространно, чем раньше, зато как солидно и глубокомысленно!

«Когда тебе тринадцать, внезапный разрыв с подругой – трагедия вселенского масштаба». В этом месте я погрызла ручку, задумавшись, не заменить ли «тринадцать» на «двенадцать»: тринадцать мне стукнуло только в августе, а с Линой мы рассорились еще весной. В конце концов я решила оставить все как есть: не хотелось ни портить лист зачеркиваниями, ни вырывать его из без того уже похудевшей «тетради для романа».

«В пятьдесят лет этот разрыв тоже вряд ли проходит незамеченным, но к этому времени человек уже обрастает проблемами, детьми, социальными связями, и в этом круговороте потеря одного из друзей может быть болезненна, но фактически она ничего не изменит. В тринадцать же ты максималист, и друг у тебя, скорее всего, один и, как правило, школьный – следовательно, ты видишь его каждый день, и он огромная часть твоей жизни. Любовных отношений в этом возрасте у тебя, скорее всего, нет, поэтому друг заменяет тебе все и всех. Так что дружба в тринадцать (особенно у девочек, конечно) – почти любовь: с душераздирающими скандалами, смертельными обидами и даже сценами ревности. Таким образом, теряя подругу, девочка-подросток лишается сразу всего…».