Ольга Чепельская - О судьбах кур и людей. рассказы

Пальцы мгновенно предательски продемонстрировали эстетические пристрастия обеих старух: кудрявая обладала коротенькими миниатюрными пальчиками, гофрированная кожа которых грамотно камуфлировалась золотыми колечками, костлявость руки старухи стриженой, напротив, подчеркивал громадный камень в металлической оправе. Кроме того, наблюдались еще некоторые незначительные отличия: лицо, наполовину скрытое пышной папахой завитушек, не выражало особой любви к несовершенствам мирозданья, напротив; оно свидетельствовало о проницательности, непримиримости и твердости убеждений, какие свойственны, к примеру, воспитательницам детского сада или цирковым укротительницам; на лице носительницы диссидентской прически даже и неискушенный наблюдатель мог прочитать умиротворенность, характерную для постоянной клиентки психо-неврологического диспансера либо лесбиянки со стажем.

Проводница, пришедшая забрать стаканы, порадовалась, что ей самой не приходится коротать время в подобной компании. Своей молодой напарнице, прилегшей перед телевизором, она задала давно засевший ей в голову вопрос:

– Нет, объясни мне, зачем так долго жить на земле? Пользы от тебя никакой. Дети выросли, внуков ты не смотришь, общество только тратится на твою пенсию.

Младшая, не отрываясь от красивого сериала, пожала плечиком в форменном пиджачке:

– Наверно, есть какой-то интерес.

– Глупая ты еще, – провела по своей высокой груди и просторным бедрам старшая, – какой интерес без любви!

– А может, есть и любовь?

– Ага, любовь до гроба. Благо мало ждать осталось. Нет, правильно, что сокращается количество долгожителей: надо давать место молодым. А то сидят с умным видом: и то им не так, и то не этак. Моя свекровь тоже умничала-умничала, да и съехала к дочери. Там терпят, пока внучек маленький. А эти из пятого купе! Послушать их, так умнее их на свете нет! Ладно, – решительно обратилась она к напарнице, – ты все равно не спишь, посмотри тут. Я в соседний вагон, поболтать.

Тем временем обе старые подруги, уставшие от критики несовершенств окружающего их мира, должны были, следуя законам диалектики, перейти к воспеванию. Но чего? Здесь у них тоже были неограниченные возможности. Так «много хочет быть воспетым», по утверждению Анны Андреевны Ахматовой, «голосом моим», однако самый главный предмет для воспевания своим голосом – это всегда «я —сам». И не только потому, что так поступал главный поэт революционных битв Владимир Владимирович Маяковский, хотя никто не станет отрицать силу воздействия положительного примера. Нет! Ещё и потому, что в действительности человека, переживающего период роста и становления, более всего интересует и устраивает его собственная персона. Ничего, что дамы не выглядели подростками, кое-какие романтические качества были им присущи и по сей день составляли предмет их тайной гордости. И не следует умничать и упоминать всуе психологов, которые хвастовство собой причисляют к компесаторным следствиям комплекса неполноценности. Есть и другие, не менее грамотные люди, которые отстаивают право человека на эгоизм, на любовь к себе. «Любите самого себя, достопочтенный мой читатель!», – не кто иной, как гордость русской литературы, Александр Сергеевич призвал со страниц единственного в природе романа в стихах.

– Ах ты, учительница моя вечная! – воскликнула с досадой, плохо замаскированной под восхищение, обладательница золотых коронок, выслушав замысловатый монолог подруги в защиту эгоизма. Она встряхнула колечками золотых сережек, поискала в сумочке и надела на руку швейцарские часики на золотом браслетике. Это был ее молчаливый ответ на интеллектуальный выпад подруги, цитировавшей поэтов почем зря.

Еще в школьные годы, когда будущая учительница, нынешняя обладательница умиротворенной гримаски под диссидентской челкой, писала по два сочинения: одно для подруги, другое – для себя, причем на втором уже часто иссякало вдохновение и скулы воротило от банальности, проникающей между воодушевленными строками, (для необходимого объема – 3, 5 листа), – уже тогда триумфально выглядевшая обладательница золотых сережек с трудом подавляла досаду против подруги. Ну что от ее интеллекта толку? Все равно весь класс считал умнее ту, первую, сочиненную на едином дыхании, отмеченную пятеркой и прочитанную вслух работу, подписанную неинтеллектуальной подругой. А интеллектуалке было как бы все равно. Неужели же все равно?

Сперва подруга колебалась между совестью и долгом. Совесть призывала открыть людям правду. Долг заставлял носить домой пятерки, потому что родители не должны же были нервничать из-за плохих оценок. Это у будущей Галины Васильевны – тогда просто Галки – родителям было начхать на оценки их «самой умной, потому что вся в отца, дочери». А Эвелину отец всегда выделял среди других своих дочерей – она была средней – и опекал постоянно, потому что родилась она болезненной и слабенькой. Чтобы спасти от золотухи, с раннего детства в ушки девочки продели золотые сережки, и хотя почти вся семья состояла из медиков, не столько лекарствами, сколько вниманием и предупредительностью лечили все немощи дочки. Оценки для них были мерилом их общей значимости.

– А вот читать уже почти что нечего! – постаревшая Галка, которая все, как она по-учительски определила, необходимые книги перечитала в лучшие годы – от четырех до сорока лет, теперь, наподобие Рахметова, выбирала для себя чтиво по признаку «самобытно/несамобытно», и после двух – трех, от силы десяти страниц, выносила приговор. С удовольствием, непонятным и, похоже, наигранным, перечитывала Пушкина. Эвелина всегда подозревала подругу в неискренности, еще со времен, когда та выполняла двойное задание: для Эвелины и для себя. Неспроста же? Конечно же, старалась подчеркнуть свои способности. Да не всегда получалось! По физике, вообще, иногда свой вариант не успевала выполнить.

А с мальчишками чего добилась? Всё их преданность испытывала. Так все они в итоге у ног Эвелины, как миленькие, оказались. А ведь Эвелина в их класс пришла только в девятом. За Галиной первенство держалось с начальной школы – и эта любительница книжных идеалов думала, что так всегда будет. Ой, как держится за вымыслы! Как за круг спасательный.

И Пушкина открывает демонстративно на любой странице и заливается тихим хохотом. Эвелина лично интересовалась, бывало, ничего там смешного. Ясно, для привлечения внимания вслух хохочет, ведь могла бы и про себя. В общем, выпендриться нечем, так хоть интеллектом блеснуть. Ну и чего добилась в жизни? Послушать её, так и муж у нее, «козел» особенный, самый умный из «козлов». Деваться, дескать, было некуда – весь мир был туп и дремуч. Потому пошла замуж за этого. Иначе бы осталась старой девой.

Читать дальше