Андрей Киров - Про золотую рыбку (сборник)

После отсидок парни крепко задумались о смысле жизни, к каким последствиям приводит увлечение спиртными напитками, и, чтобы не искушать лишний раз судьбу, корефанясь с «зелёным змием», закодировались, устроившись на кирпичный (больше их никуда не брали после зоны). Но выпить всё равно жуть как хотелось, а так как шарлатаны и фокусники, у кого они «кодирнулись», предупредили их, «что не грози тринадцатому району» выпить стакан-второй спиртосодержащей дряни, можно и «лыжи загнуть» ненароком, поэтому и чифирили каждое утро, вспомнив лагерную «погремушку» [7] погремушка – развлечение .

Когда я узнал, какой в основном контингент работает на кирпичном, подумал: «Куда я попал!» – И хотел сразу соскочить [8] соскочить – уволиться, уйти , даже не отработав первую смену, но вспомнил, как нюхал чудесный порошок в кабинете начальника, и подписал бумаги в отделе кадров, и тормознулся, обманув себя тем, что, может, всё утрясётся.

В начале пятой недели, как я начал гегемонить [9] гегемонить – то же, что и гнуть позвонок на этом безнадёжном предприятии, осознав, в какую меня затягивает производственную клоаку, с грехом пополам доехав на «Икарусе» до остановки «Кирпичный завод» (прямо напротив заводского «офиса» и бетонной стены, огораживающей это предприятие), выпав из переполненного автобуса изрядно помятый, злой и уже с утра уставший, я подумал, что назрел момент, сказать в глаза правду начальнику и решить вопрос конкретно относительно условий труда и оплаты. Зарядившись перед проходной для смелости полбутылкой пива, прямо из горла, на глазах у контролёрши – бывшей выпускницы школы каратэ города Дзюн-бао, и вовремя увернувшись от удара ногой в челюсть, отрабатываемый ею на подозрительных – уже похмелённых, или с опухшими с бодуна физиономиями некодированных-незагипнотизированных работниках, я удачно проскочил в узкий проход между двумя металлическими стойками под напряжением восемьсот вольт, которое вторая контролёрша включала из будки на несколько секунд перед внушающими недоверие работягами – на наличие алкоголя внутри, – проверяя таким способом их реакцию (ноу-хау директора). Если реакция была замедленной и бедолага, зазевавшись, не успевал проскочить и попадал под удар электрического тока, контролёрша по внутренней связи вызывала спецбригаду; та, прибыв на место, грузила на тележку неудачливого «сталкера», предварительно удостоверившись, что последний готов, как зюзя отлакированный, транспортировала его в дальний сектор на территории предприятия и сбрасывала в яму с гашёной известью, а присутствующая при этом врачиха из заводского медпункта потому себя в кабинете записывала это как «несчастный случай на производстве с летальным исходом по вине работника». Я миновал покосившиеся ржавые ворота с двусмысленным афоризмом над ними: «Труд определяет меру свободы», написанным на латинском языке (и, говорят, заимствованную директором с похожего афоризма над другими, печально известными на весь мир, воротами), дошёл до цеха с настежь раскрытыми, уже деревянными, трёхметровыми в высоту воротами, покрытыми старой отшелушивающейся красной краской, придумывая, что сказать начальнику, и отхлёбывая из бутылки пиво.

В воротах наполовину высовывался из цеха «КАМАЗ». (Крокодилья морда КАМАЗа была снаружи, а жопа – внутри.) Его грузила готовым кирпичом специальная бригада грузчиков из числа безработных с биржи труда, поставляемых ею в виде почти бесплатной рабсилы нуждающимся предприятиям и частным организациям. Штабеля кирпича громоздились вокруг цеха, внутри него и по всей территории завода. Около «КАМАЗа» тёрся мастер Семеныч, чего-то записывая в свой блокнот. Начальника цеха и других хмырей из конторы, нередко присутствующих при отгрузке кирпича, не было. Семёныч, увидев меня, нагло хлебающего пиво на ходу, уткнулся в свои бумажки, делая вид, что ничего не заметил. Ну и пусть видит, подумал я, всё равно потом скажет начальнику или энергетику, а то и самому директору, всё равно сдаст, сука. Допив пиво, я демонстративно забросил пустую бутылку в бурьян, испытав при этом лёгкое разочарование, что никого из вышеперечисленных шальбрунеров [10] шальбрунеров – неприятных типов (ещё одно слово, придуманное мной) , особенно начцеха, не оказалось при разгрузке, а то можно было бы начать разборки прямо с хода в карьер, пока не прошёл запал и настрой на серьёзные «тёрки» [11] тёрки – разговор, беседа .

Зайдя в пыльный цех, где стояла тягостная, гнетущая атмосфера в ожидании ежедневной порции ада, раздаваемой слугами промышленного дьявола в восемь часов утра заводским горемыкам, я пересёк по диагонали две линии узкоколеек, – между ними, посередине, находилась пластмассовая застеклённая будка – моё место работы – расплаты на текущий период бытия, непонятно за какие грехи, в этом чистилище, – и нырнул в правом дальнем углу цеха в дверь, обшитую листовым железом и выкрашенную в зелёный цвет. За этой дверью располагался отнюдь не чертог дивной красоты, а теплопункт-бойлерная (откуда на весь завод поступала горячая вода), одновременно являющаяся слесарной мастерской и раздевалкой, где мы: я, сменщики и два слесаря, прикреплённые к теплопункту, переодевались.

Моим глазам, когда я вошёл, предстала такая живописная картина, что я от изумления даже забыл про гвоздь в голове, – поговорить с начальником. В теплопункте всё было перевёрнуто вверх дном, словно я попал не в помещение цивильного предприятия, а на заводскую свалку или на арену после битвы индустриальных гладиаторов.

Поверженные, ножками кверху, разнокалиберные стулья, притащенные сюда чёрт знает из каких конфигураций. Заваленное набок кресло – гибрид автомобильного сиденья и тапира, отличающееся от последнего узкотрубными дюралевыми ножками и жёстким сиденьем из кожзаменителя. Узкие, высокие шкафчики-пеналы из прессованных опилок, где у нас находилась рабочая одежда, повалены на земляной пол; одежда, вывалившись из шкафчиков, лежала в пыли и, как мне показалось, слабо шевелилась матерчатой массой, словно в ней кишели микроорганизмы, размножившиеся в техносмазках, промышленных маслах и жидкостях, жирно пропитавших робу.

В правом от газового котла углу кучей ржавели металлические части и детали водораспределительной и теплообеспечивающей жизнь заводских коммуникаций систем: задвижки, вентиля, газовые горелки с отработанным сроком эксплуатации, шарикоподшипники и прочий окисляющийся, ржавеющий железный неликвид.

И на самом верху этой кучи, в полусогнутой позе, раскинув руки в стороны, словно в безнадёжной попытке обхватить эту железную свалку, лежал в замазученной спецовке и кирзовых сапогах какой-то работяга. Посреди помещения криво стоял стол, за которым мы обычно ещё и обедали, будто его специально сдёрнули со своего места у стены, под бойлерными трубами. На столе бардак: пластмассовая бутыль – полторашка, заполненная на четверть какой-то светлой жидкостью (как потом выяснилось, спиртом, разбавленным водой из-под крана: его в основном и пили на заводе некодированные работяги, поставляемым на предприятие одним предприимчивым молодым человеком по каким-то таким секретным, одному папе римскому известным каналам, что даже прожжённые контрабандисты могли бы ему позавидовать), жестяная банка из-под кильки с горкой окурков, надорванная пустая пачка «Примы» с высыпавшимся табаком, кусок ржаного хлеба с кружком варёной колбасы на замасленной газете. И гранёный стакан советской закалки с раскисшим в нём бычком бесфильтровой сигареты.