Олег Скрынник - XXI век. Повести и рассказы

– Скажи-ите пожалуйста, столичная штучка! – продолжала изливаться «мурашка». – Небось, со своими бабами так вести себя не позволяет. А как видит: из Урюпинска, так уж и руки распускать можно.

– А ты из Урюпинска? – зачем-то спрашиваю я.

– Из Сольвычегодска, – отвечает она так, что невозможно определить, правда ли это.

– А тут ещё эта… Секретутка из аспирантуры. «Как! Вы уезжаете? Да вы знаете, что Василий Самвелович – это стопроцентный выход на защиту диссертации! У нас к нему пачками ломятся!» Вот, думаю, пусть мужики и ломятся. Может, когда-нибудь морду набьют.

– Василий Самвелович? – переспросила я.

– Кащероносцев, – ответила она уже почти равнодушно. – Главное: старик уже, за шестьдесят, наверное. А тоже… Ох-х…

Силы оставляли её прямо на глазах.

– Прилечь что ли…

Уронив с плеч на пол тёплую куртку, она с трудом прошла два шага до кровати и тут же наполнила комнату неожиданно мощным храпом.

Когда я открыла утром глаза, комната была тщательно убрана, посуда вымыта и сияла чистотой. У скатанной постели стояла элегантная стройная дама, напоминающая Маргарет Тэтчер в молодости.

– Ну, до свидания, Любовь Сергеевна. Удачи тебе. Не поминай лихом! – прогудела она знакомым мне с вечера басом и, выскользнув из комнаты, деликатно прикрыла за собой дверь.

Я лежу под сердитым общественным одеялом, и нельзя сказать, что мысли, которым я там предаюсь, прибавляют мне внутреннего комфорта. Зейскую ГЭС я не строила. И никаких «раций» у меня нет, не говоря уже об изобретениях. В списке трудов, кроме пресловутой азимовской статьи, значится лишь ещё один отчёт о хоздоговорной работе да совместные с Гавриловым тезисы доклада на конференции, на которую я, честно сказать, и не ездила. И ни одного кандидатского экзамена! С этим надо срочно что-то делать.

Я не стала тратить время на набивший всей стране оскомину треугольник «ГУМ – ЦУМ – Детский Мир», а сразу направила свои босоножки в Добрынинский. Это, конечно, была разминка. Оттуда я перекочевала в «Вешняки» и потом уже каталась без удержу по всем знакомым и незнакомым местам до самого вечера. То, что мне было нужно, я нашла в «Лейпциге». Отразившись в этом в дверце моего шкафа, я чуть не запела от восторга. А накинув сверху любимую воздушно-лёгкую блузку, увидела, что приобрела как раз те два номера, которых мне от природы так не хватало. И цена, уплаченная за такое приобретение, показалась просто смешной.

Эту ночь я проспала сном младенца.

Начальника аспирантуры на месте, разумеется, нет, и все дела ведёт та самая «секретутка». Выясняется, что вообще-то её зовут Зинаида Порфирьевна. Оглядев меня по-хозяйски сквозь шикарные очки, она открывает список действующих руководителей и, изучая его, задумчиво тянет:

– К кому же мне вас напра-авить?

– К Кащероносцеву, – говорю я, без приглашения усаживаясь в гостевое кресло.

Она смотрит на меня изучающе.

– У вас с ним есть договорённость?

Я нахально киваю в ответ. Она хватается за внутренний телефон, но гирлянда тоскливых гудков, слышных даже мне, тянется бесконечно, и она нетерпеливо бросает трубку.

– Что ж, раз вы знакомы, то идите так, без звонка. Он должен быть у себя. После собеседования зайдите сюда-а!

Последние слова настигают меня уже в коридоре.

Из-за двери профессорского кабинета в необитаемый предбанник ломится крупный бас, напоминающий звериный рык.

– Сильвия!

И почти сразу ещё:

– Сильвия-а-а!!!

Приоткрываю дверь и деликатно просовываю внутрь свою причёску.

– Здесь никого нет.

– А вы кто такая? – властно интересуется крепкая седая личность из-за аршинного стола.

– Аспирантка.

– Слушай, дорогая, посмотри там, в коридоре, Сильвию. Куда запропастилась? Пусть сделает кофе.

– Сильвии поблизости нет, – отвечаю я. – А кофе, если хотите, могу сделать я.

Он переглядывается с посетителем – темноволосым мужчиной в массивных очках, который поворачивается и смотрит на меня с лёгкой улыбкой.

– Откуда узнаешь, какой нам нужен кофе? – вскидывает руку хозяин кабинета.

– Я постараюсь угадать, – улыбаюсь я. – Конечно, самый крепкий. И без сахара.

Мужчины смеются, глядя друг на друга, и он машет рукой.

– Делай два. Нет, три. Сама тоже заходи.

Одного взгляда на Кащероносцева достаточно, чтобы увидеть, как много в нём от Самвела и как мало от Василия. Секрет приготовления кофе для таких мужчин сводится к способности загрузить в турку столько порошка, сколько позволит влить в оставшийся объём воду в количестве, достаточном лишь для того, чтобы наполнить готовым напитком один-два швейных напёрстка – и ни каплей больше. Хорошо приготовленным считается питьё, если оно не только по цвету, но и по вкусу не отличается от бондарного дёгтя.

– О, хорошо, – Кащероносцев посмаковал первую огненную каплю. – Где научилась?

– Это мой любимый напиток, – отвечаю я.

Забавно, что они – оба! – верят.

– А чья вы аспирантка? – интересуется он.

– Ваша… Хочу быть вашей, – поправляюсь я.

Он берёт мой реферат и открывает последнюю страницу.

– Гляди-ка, – говорит он своему собеседнику. – Шестьдесят три страницы накатала!

Тот поворачивает к себе обложку, читает название и в свою очередь восклицает:

– Да ещё по такому вопросу! Слушай, Самвелович, надо взять!

– А кандидатские у вас сданы? – оборачивается ко мне будущий шеф.

Я роюсь в сумочке как будто в поисках носового платка.

– Понятно, – говорит он. – Что ж, придётся всё успевать. И реферат мне к осени будет нужен вот на эту тему.

Он роется в кипе бумаг на приставном столике и выуживает оттуда объёмистую статью, написанную на языке, в котором знакомыми мне представляются только буквы.

– Венгерский, – говорит он, видя моё недоумение. – Обратишься в бюро технического перевода. А сейчас просто посмотри картинки.

Пока я занята разглядыванием статьи, он заканчивает разговор со своим собеседником.

– Ну, что же, Леонид Валерьянович. Через два месяца жду тебя с восьмой главой. Издательство уже включило нашу книгу в план, так что назад пути нет. Когда у тебя самолёт?

Он выбирается из-за стола, и оба ненадолго выходят из кабинета. Этого времени мне хватает, чтобы расстегнуть верхнюю пуговку на блузке. Теперь в определённой позе будет как бы случайно виден краешек моей шикарной добычи из «Лейпцига».

Этот краешек производит на впечатлительного Кащероносцева такое воздействие, что всё остальное ему загорается увидеть немедленно. Это нетерпение маститого учёного, престижного лауреата и автора ряда монографий, очень льстит, и я позволяю себе пребывать в ритуальном смущении не более двадцати секунд, по истечении которых тут же оказываюсь в лауреатовской «Волге». Краткая поездка по Москве, великолепный ужин в «Будапеште» – и вот мы уже потягиваем красное вино, нежась в огромной сверкающей ванне, установленной в его квартире. Он разглядывает меня во все глаза, в которых я вижу неподдельное восхищение и прямо-таки мальчишеский блеск. Возношусь в небеса и наслаждаюсь возникшим при этом лёгким кружением головы.