Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

– Не знаю, о чём ты! – смутившись, не глядя в глаза, отрезала она. – Впервые слышу!

Но именно в тот момент я и понял, – она прекрасно обо всё осведомлена.

Как обычно, в Питерку автобус прибыл почти пустым, привезя меня и ещё пятерых человек, среди которых я никого не знал. Около шести часов вечера я уже находился дома и, переодеваясь, рассказывал матери, как всё прошло. То ли от жары, то ли от новых волнующих ощущений, подскочило давление, разболелась голова, и я не стал ничего есть, а выпив стакан отвара пустырника, ушёл к себе в избушку и, задёрнув на окнах занавески, прилёг отдохнуть.

Ложкин вечером не появился, видимо, действительно, он вернулся в Питерку с последним автобусом, приходящим в девять вечера. День, ознаменованный совершением шагов, определивших моё будущее, заканчивался последними лучами спокойно заходящего солнца, золотившими пыльный воздух избушки, где мне оставалось жить совсем немного времени.

Очевидно, парни, сошедшие с трамвая вместе со мной, спешили, поэтому достаточно быстро превратились в расплывчатые фигурки, двигавшиеся далеко впереди, а вот высокая девушка шла не спеша. Я, в свою очередь, также не торопился обгонять её, вдыхая лёгкий, дурманящий, сладковатый аромат духов, долетавший до меня и, не отрывал взгляда от её широких бёдер под тёмной обтягивающей юбкой, от волнующей, чётко прорисованной талии и рассыпанных по плечам завитков русых волос. Красотка грациозно вышагивала, двигаясь, будто бы по видимой одной ей линии, но неожиданно споткнулась, скорее всего, зацепившись носком туфельки за выступающий посреди дорожки, бугорок. Она остановилась, присела, зажав под мышкой блестящую чёрную сумочку, и стала рукой проверять сохранность обуви.

«Ну, правильно, видит плохо», – подумал я.

Тут мне не оставалось иного, кроме как обогнать замешкавшуюся барышню и, проходя мимо, я чуть повернулся в её сторону, пытаясь получше рассмотреть лицо споткнувшейся, запомнить его.

«Ух ты! А, ничего! Очень ничего!» – подумал я, отметив высокий лоб, тонкие брови и правильный нос. Подробности я не успел разглядеть и смущённо отвернулся, едва девушка, завидев прохожего, бросила недовольный взгляд в мою сторону, но при этом кокетливо поправила причёску, откинув назад мешающие ей локоны.

«Эх—эх! Её бы ноги да мне на плечи. Я бы ей отдался!» – на ум пришло любимое выражение Куприяна Южинова, которое он обычно вещал, печально глядя вслед какой—нибудь девице в короткой юбке, аппетитно вышагивающей впереди нашей компании, возвращающейся с лекций.

Спускаясь вниз, к речке, я намеренно сбросил темп, надеясь, что попутчица нагонит и обойдёт меня, и я снова смогу наблюдать за её грациозной походкой, но ожидания мои не оправдались. Оглянувшись несколько раз, я с унынием отметил ещё большее отставание девушки. Она старалась, словно нарочно, двигаться всё медленнее и медленнее. Таким образом, когда я пересёк мост и принялся подниматься вверх по тропинке, вдыхая запах слегка влажноватых досок заборов, слушая повторяющийся крик петуха, попутчица моя только начала приближаться к ступенькам, ведущим на переправу. И тогда я зашагал в полную силу, уверившись в отсутствии смысла дожидаться не желавшую меня догонять кралю..

А, в общем—то, спешить особого не требовалось. Сегодня, по расписанию, второй парой у нас стоял семинар по средневековью, затем лекция по истории родного края, да общее собрание курса, где декан и преподаватель археологии собирались донести до студентов информацию о летней практике. Мы знали, – это будут обычные рутинные археологические раскопки. На них второкурсников возят каждый год. До конца первого, самого трудного, учебного года оставалось всего ничего, посему на раскопки нам предстояло отправиться уже в качестве студентов второго курса. Проводились изыскания в Лесогорье, в неглубоких пещерах, относящихся к каменному веку. Пещеры эти находились прямо в высоком, поросшем сверху сосновым лесом, скальном берегу широкой и спокойной реки Лады. С Лады отверстия трёх пещер смотрелись небольшими сырными дырками, нарушавшими однообразие берегового пейзажа. Преподаватель археологии, Борис Юрьевич Сорокин, основываясь на своеобразии лесогорских находок недавно защитил кандидатскую диссертацию.

Будучи фанатиком любимого дела, Борис Юрьевич отдавал ему все силы, время и здоровье. Высокий и худой, лет сорока пяти, он выглядел гораздо старше реального возраста, чему способствовала обильная седая щетина, покрывавшая его щёки и подбородок. При небольшом преувеличении, её легко можно было назвать бородой. Отрастил её Сорокин не просто так, не от нежелания бриться, а после того, как лет десять назад подцепил на раскопках энцефалитного клеща. Отделался Борис Юрьевич сравнительно легко, однако, у него появились проблемы со слухом. Особенно пострадало правое ухо, поэтому, принимая зачёт, Сорокин обычно поворачивался к отвечающим – левым, и просил студентов произносить слова погромче. Сам он, даже читая лекции, говорил блеклым однообразным голосом, и выделить главное в потоке материала оказывалось непросто. А борода призывалась скрыть проблему с лицевым нервом, вследствие коей правую часть лица чуть заметно перекосило. Подчас казалось, будто Сорокин непрерывно иронично улыбается.

Бориса Юрьевича безмерно уважали за многочисленные заслуги, и одновременно боялись за строгость и требовательность. Ходили пугающие легенды, как неназванные студенты, неплохо постигавшие спецдисциплины, именно археологию пересдавали по пять раз. Никаких «автоматов» он не признавал, и принимал зачёт в холодном полуподвальном кабинетике с полками, заваленными таблицами, старыми книгами, непонятными дырявыми косточками, странными черепками. Наиболее почётное место в центре коллекции занимали два пожелтевших черепа и несколько шершавых берцовых костей. Обращая наше внимание на эти предметы, Южинов, однажды, похлопав меня по плечу, ухмыляясь, и потирая руки, ехидно выдал:

– Вот не сдашь археологию, и твой череп тут появится! Ахахаха!

И заржал, откинув назад голову, демонстрируя крепкие белые зубы.

Я уже упоминал, – с первого раза сдать зачёт Сорокину у меня не вышло. Плохо утешало, что в подобной ситуации оказалась треть курса. А треть этой трети завалила и пересдачу. Но я как—то смог на повторной сдаче, всё—таки извернуться и воспользоваться «шпорами», коими буквально обложился под одеждой, готовясь к решительной схватке. Впрочем, вероятно, Борис Юрьевич, просто не стал докапываться до моих весьма сомнительных, при ближайшем рассмотрении, утверждений, касающихся характеристик некоторых периодов. Он, подперев ладонью подбородок, грустно выслушал ответ, не отводя своих, кажущихся большими на таком худом лице, глаз, затем, не задавая вопросов, печально полистал зачётку, вздохнул и расписался в ней, проставив отметку о сдаче.