Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

Сегодня Сорокин собирался подробно проинструктировать нас о предстоящей поездке, намечавшейся на конец июня – начало июля, продиктовав перечень всего, что нужно будет захватить с собой в дорогу, от еды до одежды.

Когда я притормозил у недавно открывшегося напротив института ларька, где продавалась всякая всячина, характерная для того периода развития частного предпринимательства, намереваясь купить бутылку минералки, то, ожидая сдачи, бросил взгляд в сторону, откуда должна была появиться понравившаяся мне особа. Однако, она не показывалась, поэтому я разочарованно ссыпал мелочь в боковой карман пиджака и, звякая монетками, перебежал дорогу.

На крыльце корпуса я заметил неторопливо прохаживающуюся туда—сюда, одинокую фигуру Вали Быкова, носившего прозвище «Бык». Валя соображал туго, очень точно соответствовал прозвищу, и нисколько на него не обижался. Мы с «Быком» учились в одной группе. Валя имел широкие плечи, рост чуть выше среднего, короткие густые волосы зачёсывал назад, одевался модно, и часто улыбался, скрывая за обаятельной улыбкой отсутствие знаний по большей части дисциплин. Улыбаясь, он мог смущённо прикрывать ладонью глаза, разыгрывая раскаяние и смущение.

Завидев меня, Валя оживился и призывно замахал правой рукой. Я поддерживал с ним хорошие отношения, мне импонировала его доброта, да ещё незамысловатая наивность, на фоне которой я считался гением.

– Привет! – протянул он ручищу, стоило мне подняться по ступенькам.

– Привет! Чего стоишь?

– Да так. Жду кого—нибудь из наших. Слушай, Серёга, ты… это… к семинару приготовился?

– Ну… приготовился. А с какой целью интересуешься?

«Бык» чуть смутился:

– А чего там задавали?

– Просили приготовить доклад про утопистов.

– Ты написал?

– Да, написал?

– Про кого?

– Про секту вальденсов?

– Кого—кого?

– Вальденсов. На лекции—то ходить надо!

– Слушай… это… Максимов, дай списать, а!

– Списать? Что, прямо сейчас?

– Ну, а почему нет, двадцать минут до семинара! Сядем вон, в холле, я по—быстрому скатаю! Это… Серёга, не жмоться, а!

Примерно такая картина вырисовывалась перед каждым семинаром, но Валя всякий раз смущался, выпрашивая тетрадь с готовым заданием. Чем—то он мне напоминал иногда завхоза 2—го дома Старсобеса, Александра Яковлевича. Опять и опять Быков приходил на семинар почти не готовым и стыдился этого. Я сочувствовал Вале, он привносил в группу особенный добродушно—неуклюжий колорит, вызывавший улыбку даже у преподавателей. Некоторые товарищи, например, Лазаревич или Травкин, сочувствия моего не понимали, поглядывая на Валю свысока.

– Ладно уж, пошли. Сам—то чего не сделал?

– Да! – рубанул ладонью воздух Валя и переступил с ноги на ногу, – Дела! Некогда! Я ж таксую по вечерам.

В холле я вытащил из пакета семинарскую тетрадку и отдал Быкову.

– Валь, на держи. Я тут не останусь с тобой сидеть, наверх пойду, к остальным. Ты же по—любому на семинаре появишься? Вот и отдашь тетрадь тогда. Договорились?

Я никогда в лицо не называл Валю «Быком». Всегда только по—имени, хотя другие Быкова не жалели, модифицируя прозвище вплоть до «Бычары».

– А как… это… если я твой почерк не разберу? – Быков растерянно переводил взгляд с тетради в руках на меня.

– Ты место пустое под непонятные слова оставь, поднимешься, я тебе расшифрую. Соображай! Впервые что ли?

– О! – догадался «Бык». – Ну, точно же!

Пока мы разговаривали, стоя возле свободной скамейки у окна, я заметил встреченную мною ранее высокую девушку. Она вошла в холл, пересекла его, что—то сказала охраннику, и проследовала в сторону лестницы на второй этаж.

«Ого! Это интересно! Пойти за ней, проследить?», – подумал я.

Но, пока я перелистывал страницы в поисках нужной, девица скрылась из вида.

– Отсюда и досюда, – подчеркнул я ногтем текст.

– Можно, я ручкой отмечу? – поинтересовался Валя, усаживаясь на подоконник и стая ноги на скамью.

– Отмечай. Только осторожно. Не черкайся сильно. Ладно, я ушёл. На семинар хоть не опоздай!

Быков на семинар не опоздал. Ему вполне хватило 15 минут, чтобы своим корявым еле читаемым почерком, с буквами напоминавшими расползающихся в разные стороны толстеньких пьяненьких жучков, срисовать всё себе в блокнот, за исключением семи – восьми терминов. Они явились твёрдыми орешками и не поддались переводу. Однако ж, не станем осуждать Валентина за недогадливость, ведь из этих семи слов я и сам расшифровал пять. О значении последних двух догадался чуть позже, по смыслу.

Осуждающе покачивая большелобой головой, Валя пристроился рядом со мной за парту, шуганув оттуда Турова, и принялся тыкать пальцем в строчки, ставшие камнем преткновения. Разобидевшийся Туров торчал за соседним столом и пытался неостроумно язвить, но после хмурого взгляда Вали и многозначительной фразы: «Я тебя щас!», замолк и уткнулся в книжку Шафаревича, по которой готовил доклад о катарах.

Но это случилось после, перед самым началом семинара, прошедшего, по обыкновению, вяло. Я, навряд ли ошибусь, если открою, что третья группа являлась не самой сильной на курсе. Блистали две первых, а мы же оставались крепкими середнячками. Экзаменационный отбор оказался довольно хорош, поэтому конченых тупиц среди нас не водилось. Хотя, конечно, имелось несколько человек, сдавших экзамены еле—еле, но они отсеялись в первый год учёбы. Среди подобных вспоминается Поликарп Дивов, уделявший больше внимания торгашеским махинациям, нежели знакомству с профильными дисциплинами. Подвижный, словно на шарнирах, выше среднего роста, стильно одетый, с длинными волосами, забранными сзади в хвостик, Дивов постоянно притаскивал в институт какие—то шмотки. То футболки, то джинсовые костюмы, то рубашки, то ещё что—то похожее, и постепенно складывалось впечатление, будто он невзначай перепутал ВУЗ с рынком. Хотя, конечно, ничего он не путал, просто рассматривал очередное появление в alma mater, как возможность толкнуть нечто однокурсникам, заработав на перепродажах сумму в разы превышающую студенческую стипендию. Вполне ожидаемо, первый курс он не пережил, то ли уйдя на заочку, то ли со свистом вылетев в никуда за неуспеваемость. Как бы то ни было, в конце второго семестра он в недоумённой панике метался от преподавателей к декану и обратно, совершенно перестав выцеплять товарищей где—нибудь в курилке, вкрадчивым голосом предлагая им: «Антох, слышь, мне вот рубашку подогнали, в самый раз на тебя, давай покажу! Последняя осталась, все расхватали! Чесслово, тебе отдам за полцены».

Среди отсеявшихся в конце года, очутился и Пустышкин. После того, как он не смог сдать ряд дисциплин на первой сессии, перед ним встал вопрос о дальнейшем пребывании на факультете. И тут, весьма кстати, у него начала развиваться одна из многих таинственных болезней, название коих он старался не произносить вслух, а лишь закатывал глаза и, печально глядя куда—то в пространство, отвечал на, задаваемый об их природе, вопрос: «Да вам всё равно не понять!» Спустя годы, увидев по телевизору фильм «Операция „С Новым Годом!“», я поразился невероятному сходству Савельича с «неизлечимо больным» персонажем этой картины.