Олег Мамонтов - Лекарства для слабых душ. Когда нет веры и любви, остаётся ненависть

Против обыкновения Чермных в конце своего выступления не предложил собравшимся принять резолюцию. Некоторые переглянулись удивленно: для чего же их собирали? Хотя несомненный эффект от услышанного и увиденного испытали все. Он был сродни театральному: то же будоражащее, мучительно-радостное напряжение, постепенно нараставшее в ожидании своего финального разрешения. Только сейчас разрядка была умышленно отсрочена. Видимо, Чермных хотел, чтобы какая-то работа подспудно совершилась в душах женщин, чтобы они сами пришли к неизбежному. Многие вопросительно смотрели на Лоскутову. Она, сразу постаревшая от горьких складок, проступивших у рта, поднялась и сказала устало:

– Давайте пока на этом закончим. А что делать дальше – мы это обсудим на совете учредителей и потом вынесем на общее собрание.

Женщины шумно задвигали стульями, поднимаясь. Каждая испытывала радость и от того, что собрание, обещавшее быть долгим и тяжёлым, наконец завершилось, и от пережитой нервной встряски, в которой было нечто сладко-надрывное, освежающее, похожее на то, что испытывает зритель спектакля.

Выходя вместе со всеми, Шарков глазами поискал Лоскутову. Директриса о чем-то разговаривала с Грядуновой – той самой болезненного вида портнихой, которая посмела возразить Чермных. Ну конечно же, хозяйка будет теперь ещё часа два успокаивать возбужденных баб, с тоской подумал Шарков. А потом сама долго не сможет прийти в себя и, чего доброго, прикажет вечером везти её в ресторан и просидит там до закрытия. Для неё ведь всё клином сошлось: передряги в ателье, разбитая машина и разрыв с Михалиным. Может быть, её, пьяную, он должен будет из машины тащить до её квартиры. И при этом она будет ронять ему на грудь голову с необычным, мускусным, душно-сладким запахом жестких волос, томно сощурив свои азиатские, с поволокой, очи… По возвращении же далеко за полночь домой ему придется ещё как-то тушить очередной семейный скандал…

Чтобы не торчать в коридоре в напрасном, безнадежном ожидании Лоскутовой, Шарков направился в комнату специалистов. Там все были в сборе. Белокурая, длинноногая технолог Вера Акимова прихорашивалась перед трюмо. Завидев Шаркова, она посмотрела на него чуть с вызовом, как смотрят на мужчин очень молодые девушки, для которых этот неосязаемый, эфемерный контакт «на равных» со взрослым представителем противоположного пола ещё не утратил своей волнующей новизны. Шарков, у которого дочь уже вступала в такой же возраст, ощутил укус тревоги: с кем-то вот так же переглядывается его Светка?..

Товаровед Оля Леханова сидела с потупленным взором, снова перебирая свои бумаги. Шаркову показалось, что она предвкушает интересный разговор о собрании. Чем дальше, тем больше не нравилась ему сегодня вкрадчивая, ловкая Оля с её обострённым любопытством к обреченному делу, к процессу угасания. Это же сродни интересу к мертвечине, к трупу. И всё вокруг – пыльные, выцветшие шторы, мутное зеркало трюмо, железный стояк вешалки, весь увешанный аляповатым тряпьем, – казалось до ужаса неживым, ненастоящим, оскорбительно-нелепым, ненужным. Впору было заорать в мучительном недоумении: ну что же я делаю здесь?!

Главбух Клевцова все ещё казалась взвинченной. Она то и дело отрывала взор от бумаг, разложенных на столе, и беспокойно смотрела вокруг, явно во власти какой-то тяжёлой мысли или переживания. До сих пор эта рослая, плоскогрудая блондинка была неприятна Шаркову. «Бледная немочь» – так мысленно называл он ее. Но сейчас он почувствовал к ней симпатию. Шарков уселся на свободный стул рядом со столом Клевцовой и решил помочь ей облегчить душу:

– Неприятности, Елена Юрьевна? Баланс переделывать – это, наверно, много работы?

Клевцова сначала взглянула на Шаркова запальчиво, ожидая, может быть, прочесть в его взгляде насмешку, но, всмотревшись, смягчилась и заговорила охотно, с надеждой на сочувствие:

– Переделывать баланс – это вздор. Горе в том, что «Надежда» долго не просуществует после того, как в отчетности признает свою задолженность перед «Кредо». Чермных быстренько придушит её. Присутствовать на похоронах фирмы – это не для моих нервов. К тому же Лоскутова не вступилась, я оказалась крайней. А ведь она сама говорила мне, чтобы я показала деньги, выплаченные Сергеем Борисовичем за помещение, не как кредиторскую задолженность, сама же назвала и сумму, а документов никаких не дала. Помню, я предупреждала ее: мне эти миллионы приткнуть некуда, разве что на семьдесят пятый счет «Расчеты с учредителями», но это будет неправильно. А она: «Давай на семьдесят пятый, чтобы мы не были ему должны». Теперь мне остается только уйти…

Клевцова кратко всхлипнула и замолчала, страдальчески наморщив нос и сжав губы. Шарков, уже досадуя на себя за то, что завел этот разговор, попытался утешить её:

– Ну вы-то без работы не останетесь. Не то что наш брат технарь…

Дверь распахнулась, на пороге показалась Лоскутова. Не входя в комнату, она позвала:

– В закройной накрыт стол, приглашаю.

Шаркову было ясно, что это приглашение относится и к нему, водителю. Что ж, он только пригубит спиртное, а от закуски не откажется. Он первый поднялся и направился в соседнюю комнату, за ним нестройно потянулись остальные.

В закройной большой рабочий стол закройщиц был уставлен бутылками и снедью. За ним по разным праздничным поводам привычно собиралось начальство ателье, включая конторских и закройщиц, считавшихся своего рода «рабочей аристократией». И сейчас все были в сборе, кроме приемщицы заказов Зои Акоповой: ей нужно было принять всегда увеличивающийся к вечеру поток посетителей. Шаркова удивило то, что вместе с остальными на этот раз восседал и Чермных, радостно, возбужденно блестя карими глазами. Уже ни тени недавнего ожесточения не было на его лице. С обострённым интересом Шарков смотрел на хозяйку и почему-то совсем не удивлялся тому, что сейчас она выглядела совершенно спокойной, даже удовлетворённой, без малейшего намека на слёзы, всего лишь час назад отчетливо звучавшие в ее голосе и вот-вот, казалось, готовые пролиться. Улыбаясь, она обвела всех взглядом и объявила повод для застолья:

– Мы собрались, чтобы «обмыть» выкупленное помещение.

– Так ведь у «Надежды» его отберут, мы же банкроты, – как бы спроста удивилась Вера Акимова (по молодости ей подобная наивность сходила с рук).

– Ателье останется здесь, в этом помещении, которое будет принадлежать не кому-то, а мне – главному соучредителю «Надежды», – спокойно, весело отозвался Чермных. – Так что давайте выпьем за успех нашего общего и совсем не безнадежного дела.

Всё-таки женщины по-прежнему с тревогой посматривали на Чермных, покоробленные его грубостью на собрании. Разговор за столом не клеился. Чтобы снять напряжение, Лоскутова включила магнитофон. Под разухабистые звуки шлягера Надежды Бабкиной «А я мальчиков люблю» Чермных наклонился к Лоскутовой и что-то тихо прошептал ей. Та, покрасневшая от выпитого вина, приглушенно засмеялась: