Юрий Берков - Воспоминания. Автобиографическая повесть

Летом 1945 года мы с матерью и тётей Тоней возвратились из эвакуации в Ленинград. В начале жили у тёти Тони (Антонины Фёдоровны Николаевой) на улице Войнова, поскольку наша комната на Васильевском острове

Я на даче в Сиверской, 1946 г.

была занята. В ней проживал какой-то военный. Первое, что меня очень удивило, это электрический свет. Мать подносила меня на руках к выключателю, и я поворачивал его, наблюдая, как зажигается и гаснет лампочка.

Комната у тёти Тони была большая, светлая. Кроме тёти Тони в ней жили дети, дочь Валя и сын Коля. Отец их, Константин Николаев, был репрессирован в 1937 году. Он работал главным инженером на каком-то заводе и где-то что-то не так сказал в компании сослуживцев. Больше его никто никогда не видел.

Ученик второго класса Ю. Берков. 1948 год

У тёти Тони мы прожили около месяца. Затем нашу комнату освободили, и мы переехали на Васильевский остров в свою полутёмную десятиметровую комнату с окном в стену. Когда мать открыла дверь, то увидела, что комната совершенно пуста. Никакой мебели в ней не было. Мать стала расспрашивать соседей, куда подевалась мебель из её комнаты. Ей сказали, что всё сожгли зимой 1943 г. в буржуйках. Однако соседи и помогли нам. Откуда-то принесли металлическую кровать-полуторку с панцирной сеткой, стол и пару стульев. Постепенно мы стали обустраиваться. В 1946 г. у нас даже появилась трофейная немецкая швейная машинка «Зингер». На ней мать сама шила мне одежду из старых военных кителей, штанов, гимнастёрок и тужурок. А ещё по вечерам, после работы, до поздней ночи она шила лифчики, а в воскресенье ехала на барахолку и продавала их. Это немного укрепляло наш тощий семейный бюджет. Ведь за отца до 1947 года мать ничего не получала.

Я же с 1945 по 1947 гг. посещал детский садик. Каждое лето нас вывозили за город, в Сиверскую. Несмотря на относительно сытое житьё, я оставался очень хилым ребёнком и часто болел. Ленинградский климат мне не понравился. За худобу и плохой аппетит нянечки в садике называли меня цыплёнком или птенчиком.

Помню, как в 1945 – 46 годах по улицам разбитого Ленинграда водили пленных немцев. Это были огромные серые колонны одинаково одетых людей. Шли они под конвоем и занимались разборкой развалин. Шли угрюмо, молча, а Ленинградские мальчишки бежали рядом и кричали дразнилки:

«Немец – перец – колбаса, тухлая капуста

съел мышонка без хвоста и сказал, что вкусно!»

В 1945—46 годах на улицах города было много калек, кто без руки, кто без ноги, а кто и без обеих. Передвигались на костылях, на каталках. Одеты жители города были плохо. Мужчины в основном в старую военную форму, но уже без погон. Женщины в довоенные платья из ситца, вязаные кофты, жакеты.

В 1947 году пришло извещение о смерти отца в германском плену. Мать долго плакала, потом сняла со стены икону и сказала: «Бога нет… Всемогущий и всемилостивейший, он допустил столько горя и несправедливости, что я больше не верю в него. За что он так жестоко наказывает ни в чём не повинных людей!?». С этого дня мать больше не посещала церковь и не молилась.

Осенью 1947 года я пошёл в 30-ю мужскую среднюю школу Василеостровского района, в первый класс. Учился на отлично. Учительница ставила меня в пример и каждую четверть вплоть до четвёртого класса выдавала похвальные грамоты.

Как и все мои сверстники, я рос атеистом. В школе нам объясняли, что бога выдумали служители церкви, чтобы эксплуатировать религиозные чувства простых людей и отбирать у них последнюю копейку.

Весной в четвёртом классе я серьёзно заболел (кажется корью) и проболел два месяца. Встал вопрос, допустить меня к экзаменам или оставить на второй год. (Тогда экзамены сдавали с четвёртого класса по десятый ежегодно). К экзаменам меня допустили, учитывая мою хорошую успеваемость, но сдал я их не очень хорошо. Сказался длительный перерыв в занятиях. Кроме того, я уже заразился радиолюбительством и всё свободное время посвящал изготовлению детекторных радиоприёмников. А произошло это так.

Как-то, зимой 1950 г., будучи в гостях у тёти Тони, я зашёл к Лёньке – её соседу по коммунальной квартире. Это был парень лет 15 – 16. Его мать, тётя Клава, была какой-то родственницей моей тёти Тони по материнской линии (двоюродной или троюродной сестрой). Я и раньше заходил к нему, пока моя мать и тётя Тоня беседовали. А в этот раз я застал Лёньку за изготовлением электропроигрывателя грампластинок. Оказалось, что он радиолюбитель со стажем. Раньше он собирал детекторные радиоприёмники, а теперь собирает двухламповый электропроигрыватель.

Меня заинтересовало его увлечение, ведь у нас в комнате на Васильевском острове не было даже радиоточки городской трансляционной сети. Иногда мне удавалось послушать радио у соседей, но это было очень редко и недолго. Мне очень захотелось самому собрать детекторный радиоприёмник и слушать радиопередачи хотя бы через наушники.

Лёнька подарил мне несколько радиодеталей, катушку провода и книжку для начинающего радиолюбителя, в которой описывались несколько конструкций детекторных радиоприёмников и принцип их работы. Так началось моё увлечение радиотехникой.

В 1950 г. мать заболела гипертонией, стало побаливать и сердце. Сказалась блокада, переживания, постоянная борьба за кусок хлеба. Ей дали третью группу инвалидности и небольшое пособие. Но она продолжала работать. Лифчики шила всё меньше и на барахолку мы ездили всё реже.

Болезнь её прогрессировала и мать стала часто попадать в больницу с гипертоническим кризом. Я оставался дома один. Научился жарить картошку, делать яичницу и с голоду не умер. Вот только занятия в школе основательно запустил. Из отличников постепенно перешёл в хорошисты, а потом и в троечники. Всё свободное время поглощало радиолюбительство. Детекторные радиоприёмники у меня не работали, поскольку не было главной радиодетали – детектора (да и антенны хорошей не было), и я стал строить ламповые. Первый же двухламповый сверхрегенератор заработал, сначала плохо, с самовозбуждением, потом мне удалось его настроить. Радиодетали я покупал на барахолке, иногда кое-что находил на свалке, на Голодае.

На Голодае (остров Декабристов) у нас был небольшой огород (как раз возле памятника декабристам) и мы с матерью сажали там картошку.

4-а класс 30 мужской средней школы, 1951 г. Я в верхнем ряду, в центре, с пионерским галстуком.