Михаил Орлов - Маяк

У меня всегда была тройка по алгебре, а также по физике и всем другим точным наукам, я выезжал только на литературе и истории, так что меня утвердили в качестве «гуманитария» и оставили в покое; то же с иностранными языками – я, конечно, учил английский, и даже мог объясняться в туристических поездках, но хороших знаний не обнаруживал, несмотря на то, что несколько лет посещал оплаченные отцом курсы. Мои усилия растрачивались зря: всё выученное, вызубренное, вымученное в трёхдневный срок испарялось в атмосферу. Один я знал, каких усилий мне стоили мои тройки. И рядом всегда находился кто-то, кто знал на пять, вызывая во мне чувство благоговения и священного трепета. Смотреть на Васю снизу вверх я уже давно привык. Но тот факт, что этот худенький глазастый мальчик, Артём, способен читать техническую книгу на немецком языке, да ещё и понимать смысл написанного, приравнивал меня в собственных глазах к крупному малоразумному животному, вроде моржа или тюленя. Утешая себя мыслью о своём физическом превосходстве, я пошёл побродить по окрестностям, оставив умников наедине; они, занятые беседой, кажется, и не заметили моего отсутствия.

Уходить далеко от лагеря было страшновато, несмотря на то, что лес здесь был сосновый, не слишком характерный для этих краёв. Со стороны он казался светлым и легко проходимым, но стоило хоть немного углубиться в него, как наступала полная дезориентация, и я, всерьёз побоявшись заблудиться, держался поближе к берегу, так, чтобы слышать плеск воды или хотя бы видеть просвет между деревьями. Конечно, я мог вернуться, захватить компас, и погулять в самой чаще, но забираться вглубь леса мне было жутко. Когда я отдалился от лагеря настолько, что совсем перестал слышать голоса, в голову полезли глупые мысли насчет всяких оборотней, неопознанных изуродованных скелетах, пропавших без вести, похищениях, и всем прочем, чем любит потчевать нас телевидение по выходным дням, и что кажется несусветной чушью, когда об этом рассказывают с экранов надломленными голосами; но стоило мне оказаться одному в диком лесу вдали от этого самого телевидения, как я начал допускать, что в этих бредовых историях есть нечто рациональное. От жути мурашки бежали по телу, но мне это даже нравилось, учитывая тот факт, что я понимал, что всё это, конечно, глупости, и ничего со мной не случится, и что стоит мне только сейчас заорать, как мне на помощь явятся как минимум двое здоровых парней, и любые оборотни пустятся наутёк. Драгин дематериализует кого угодно своим презрительным взглядом и ехидными шуточками. Ему-то ничего не грозит, он ни во что не верит и никого не боится. Космическим пришельцам следовало бы замаскировать свой корабль и спрятаться, пока Драгин не оборжал их в самой грубой манере и не украсил серебристый бок их летающей тарелки своим плевком.

Вернувшись я обнаружил что все уже на ногах, и завтрак почти готов.

– Во, Лаперуза, – обратился ко мне Драгин, едва я приблизился к костру. – Скажи. Мы вчера прошли больше, чем собирались, так? И течение быстрее, чем я ожидал. Я предлагаю сегодня постоять, а завтра наверстаем.

Очевидно, Драгин, вдохновленный вчерашним уловом, хотел остаться здесь ещё на денёк, и спокойно порыбачить.

– Можно, – пожал я плечами, – если Артём не возражает.

– А вот Артём как раз и возражает, – театрально вздохнул Драгин. – Ему жуть, как охота мокнуть.

Я посмотрел на Васю, но тот лишь развёл руками: решайте сами.

– Я считаю, надо плыть, – горячо вступил Артём, – это хорошо, что получается быстрее. Не будем терять времени. У вас же потом ещё будет возможность постоять.

– Запомни, Артём, плавает говно, а мы – ходим, – усмехнулся Драгин, обводя нас оценивающим взглядом.

– Значит, надо идти, – повторил Артём.

– Так что ты скажешь, Лаперуза?

Все уставились на меня. И я решил поддержать Артёма, я-то помнил: клиент всегда прав, кроме того, приятно иногда поступить Драгину наперекор.

– Надо, так надо. Идти, так идти, – произнёс я, и слегка кивнул Артёму.

– Ну, и хрен с вами, – хлопнул себя по коленям Драгин. – Тогда начинайте собираться, аллюром, время не ждёт.

Он встал, направился к палатке, Артём тоже, захватив книжку, пошёл собираться. Я остался стоять у костра. Вася встал рядом со мной, и тихо, почти в самое ухо, спросил:

– Ты за Артёмом ничего странного не замечаешь?

– Он весь со всех сторон странный, – улыбнулся я.

– Это-то да… Слушай, он явно на чём-то сидит. Точно тебе говорю. Ты же с ним рядом спишь, неужели, ничего такого не показалось?

Я покачал головой.

– С чего ты взял?

– Видел. Он какие-то таблетки глотает, и старается так, чтобы не заметно. Воду хлебает, как конь. Не жрёт. А сегодня, ты когда ушёл, мы сидели, разговаривали. Он что-то рассказывал, и вдруг замолчал на полфразы, и весь, знаешь, как-то… Залип. Завис. Сидит, глазищи круглые, я тебе клянусь, даже не дышит. И так секунд десять. Потом очнулся, встряхнулся, видит, что я на него смотрю, испугался. Извини, говорит, задумался, чего я там говорил? А у самого руки дрожат. Я, конечно, сделал вид, что ничего не заметил. Ты за ним последи, ладно?

Я кивнул. Вася отстранился, собираясь идти собирать вещи, но задержался ещё на секунду, шепнул:

– Только Драгину пока не говори.

Раздосадованный Драгин и сам не имел большого желания общаться. Он молча упаковывал вещи, кидая на меня неодобрительные взгляды, и открывал рот, только чтобы поторопить нас. Он даже воздержался от комментариев по поводу того, что Артём опять почти нечего не съел, но посуду свою поставил к его ногам, принимая как данность, она будет вымыта.

– По-моему, я его раздражаю, – тихо сказал мне Артём, когда мы остались вдвоём.

– Не обращай внимания. Просто он привык командовать.

Он покачал головой и отошёл. Я про себя пожалел его, тяжело это, оказаться вдалеке от дома в незнакомой компании, да ещё и с чувством, что тебя не принимают. Я решил быть с ним поприветливее.

А дождь, действительно, зарядил, и не прекращался весь день. То мелкий, моросящий, едва слышный, он вдруг с порывом ветра оборачивался на миг колким косохлёстом, будто кто-то размашисто бросил с неба пригоршню мелкой крупы, быстро пробарабанившей по брезентовой палубе. Я зябко нахохлился под плащом, стараясь дышать себе же в воротник и не глядеть по сторонам, но мрачный, наводящий тоску пейзаж так и притягивал взгляд. Водная взвесь обесцветила краски, лишила мир контрастности, размыла очертания голых еловых верхушек, подпирающих бесцветное небо. Порывы ветра гнали по воде опавшую листву и спутанные пучки травы. Я и сам чувствовал себя сухим листом, захваченным течением: всё, оторвался, нет пути назад, теперь жди, куда принесёт тебя река.