Юлия Яковлева - Выбор

Вероника никак не могла понять, почему же так долго… Она уже час ждала в коридоре, пока мама о чем то спорила с доктором. В день когда у Ники уже не осталось сил даже на страх, на мысли о смерти, да даже на элементарное – открыть глаза, мама вернулась поздно, но счастливая. Она давно ее такой не видела. А вскоре ее уже везли в клинику и боли (о, чудо!) не стало. Как она узнала позже, кто-то прислал огромную сумму денег, которой бы хватило и на новый курс лечения, и на операцию и на восстановительный период. Какой-то большой меценат, как говорили по телевизору, пожелавший таким образом пропиариться. И Нике и Вере было на это глубоко плевать. Для них это был новый шанс. Но почему же так долго. Для них ведь каждая минута промедления чревата смертью. Она же может наступить в любой момент. Все анализы сданы, снимки сделаны, она даже стала чувствовать себя лучше, практически обходиться без инвалидной коляски, да к в чем же дело? Почему врач выставил ее в коридор? Что он от нее скрывает? Ника пыталась угадать, что происходит в кабинете, заглядывая через смотровое окно и не могла понять, почему мама плачет, сует ему в руки деньги, а доктор пытается ее успокоить. Ника давно так не пугалась, как тогда, когда столкнувшись глазами с ней, мама оттолкнула доктора и выйдя с мертвенно-бледным лицом, хотела что-то сказать, но сделав пару шагов упала без сознания.

Вера Петровна не сразу смогла принять услышанное.

– Боюсь уже слишком поздно. Вы сами видели снимки. Глиобластома перешла в четвертую фазу. Опухоль дала метастазы. Они уже в легких, в почках. И мы уже не в силах это остановить. Надо было вести сразу, как только начались первые признаки, а теперь уже слишком поздно. За лечение не возьмется ни один врач. Вера Петровна, я понимаю, что с этим тяжело смириться, но постарайтесь это принять. Вероника проживет максимум три месяца. Максимум. Не поймите меня неправильно, я могу посоветовать несколько хороших хосписов, где ей помогут облегчить состояние…. Там обеспечат лекарствами, а эти деньги оставьте, они пригодятся для похорон…

– О чем вы говорите? Какой хоспис? Но ведь есть же улучшения. Она начала есть, приступы стали реже… Вы не правы…

– Вы же знаете что это только благодаря лекарствам…

Вера больше не могла его слушать. В голове бешеным хороводом бились, сталкивались с друг другом мысли, толкающие действовать, а не тратить такие драгоценные минуты на бесполезную болтовню. Сознание не могло принять страшной правды. Все зря. Этого не может быть… Только не ее Вероничка, только не после стольких страданий. Вера снова и снова твердила себе что обязательно что-нибудь придумает… Обязательно. Вера видела, как Вероника со страхом заглядывает в кабинет. Ей вдруг до ужаса захотелось схватить ее и бежать оттуда. От этих ужасных палачей, которые уже не видят что перед ними ребенок, живой ее ребенок. Лишь без конца твердят что она умрет… Умрет. Как она объяснит их слова Нике? Вера не смогла сделать и нескольких шагов. В голове тяжелым молотом зазвенели колокола и мир растаял в пелене.

Утро снова оказалось недобрым. С раскалывающейся от боли головой, Роман сел в кровати, не помня, откуда среди шелковых простыней появилась обворожительная молоденькая девушка. Хотя, для него подобное было не впервой и в этот раз вызвало лишь раздражение. С трудом поднявшись, он не торопясь подошел к журнальному столику и, трясущимися пальцами, втянул через стодолларовую купюру дорожку кокаина. Порошок обжег носоглотку холодом и разлился по телу приятной эйфорией. Чувствуя новый прилив сил и удовольствия, он вернулся в кровать и начал освобождать из простыней сонную фотомодель.

Роману повезло родиться в семье богатых и знаменитых родителей. С раннего детства его окружало все самое лучшее. Лучшие гувернантки, лучший лицей, лучшие автомобили и девушки. Родители не чаяли души в будущем наследнике и старались дать ему все самое лучшее. Однако, все было не так гладко, как того хотели родители. Золотой ребенок явно наслаждался и пользовался предоставленной вседозволенностью, не разграничивая на хорошо и плохо. С каждым годом его забавы становились все менее безобидны. И никакие угрозы лишения денег, наказания не имели эффекта. Как выяснилось однажды, в выбранном родителями лицее, хорошие оценки он получал лишь от того, что постоянно угрожал учителям лишением спонсорской помощи, курсы иностранных языков и экономики он, так же, посещал лишь под жестким контролем матери, впрочем, очень скоро он начал срываться и на ней, оскорбляя ее прямо в лицо. Вслед за этим начались проблемы с законом. Отцу постоянно приходилось вытаскивать его из непонятных компаний, которые совсем не соответствовали его статусу, решать вопросы с органами, когда любимый ребенок, на подаренном дорогом авто устраивал гонки по ночным улицам города, или выбрав девушку, во что бы то ни стало, добивался ее. Зачастую против ее воли. Тогда приходилось платить большие деньги за молчание ее родителей и лечение их ребенка.

После окончания лицея сын устроил очередной бунт, не пожелав пойти учиться в выбранную академию финансов и управления. Его яркий протест, выраженный в поступлении в какой-то заурядный филфак, и громком скандале с отцом, вылился в драку, а после в пьяный заезд по городу и жуткую аварию, где погибла молодая мамочка со своим ребенком. Впервые в жизни, отец пошел против воли матери, ее истерик и мольб помочь любимой кровиночке. Собрав волю в кулак, он решил проучить сына, а заодно и оградить от отца семейства сбитой девушки, который буквально дежурил под окнами КПЗ, норовясь устроить самосуд. Нет, конечно, он не собирался оставлять в тюрьме сына. Но для острастки, Роман просидел до самого суда, без какой либо помощи родителей. А на суде, когда уже все было подготовлено и всем закрыли рты, выяснилось, что виноватым в аварии оказалась сама мамаша, переходившая дорогу в неположенном месте. Он сам даже практически поверил в это. Однако мера возымела эффект. Роман словно понял, что натворил и все его бесконечные недетские игры закончились. А вскоре он забрал документы с филфака и отбыл на учебу в Англию.

По его возвращении выяснилось, что все вовсе не так радужно, как хотелось бы родителям. Вернувшись, он занял место заместителя отца в их холдинге, впрочем, толку от этого было мало. Он прекратил свои опасные игры с законом и человечески судьбами, теперь играл меньше, но его по-прежнему мало интересовали финансы и благосостояние семьи. Теперь все уходило на алкоголь и наркотики.

– До конца! – раз за разом бешено кричал потемневший от копоти комбат. Все вокруг горело, и легкие разрывал дым. Кричали все, комбат, солдаты, только начавшие держать автомат, кричали чехи. Крики боли, злости, отчаяния. Вот еще один из их роты, совсем зеленый пацан, бросив заклинивший автомат, бросился прочь. Прямо под пули чехов. Крик оборвался практически сразу, голову разнесло несколькими пулями. Продержаться. Скоро придет помощь. Должна прийти, впрочем, в это мало кто верил. Совсем рядом громыхнул взрыв, убив еще троих осколками. Леха упал, сбитый волной боли чуть ниже колена. Нет, нельзя сдаваться. Сжав зубы, он передернул затвор и снова принялся бить по духам. Прогремел взрыв и последняя прикрывавшая бойца стена осыпалась, похоронив под собой еще двоих. Теперь их осталось трое: он, комбат и раненый мальчишка. Все делали ставки, что этот рыжий сорванец, только закончивший школу первым и поляжет, казался уж больно хилым и слабым. На практике же, первыми полегли сильные и смелые. А сорванец совсем не по-детски орал матом и удивительно метко метал гранаты. Сейчас он тихо скулил перетягивая простреленные ноги. Идти он точно не мог. Затянув ремнем ногу Леха в надежде посмотрел на комбата и батя все понял, прокричав сквозь грохот войны, что надо рвать когти. Не сговариваясь, они подхватили Рыжего под руки, батя выглянул из проема, определил, как и куда бежать, на пути следования как раз постоянно поднимались фонтанчики от пуль. Эх… добежать бы.