Юлия Яковлева - Выбор

За стёклом мелькнул заветный силуэт. Сердце ударило в грудь, защемило и застучало быстро-быстро. Уже перед рассветом, когда люди начали спешить на работу, в светлом окне, показался такой родной силуэт Иришки с драгоценным свертком. В тусклом предрассветном свете мало что можно было разглядеть, но Леха ощутил, что в районе солнечного сплетения образовалось маленькое персональное солнце и по телу пошла приятная волна. На лицо наползла глупая, добродушная улыбка.

– Я люблю тебя!!! – Неожиданно закричал он очень громко, поспешно прикрывая рот рукавом.

Она грозно погрозила пальчиком и скрылась глубине палаты прижимая к груди сверток. Тогда Леха впервые понял, что значит плакать от счастья.

Однажды, когда он поздно вернулся с учений, подходя к дому, был очень удивлен. На телефоне высветилась куча сообщений о пропущенных звонках с незнакомых номеров, командира части, но не обратил на них внимания, спеша вернуться домой. Удивило не только это. Окна в их квартире оказались темны, хотя обычно Ира ждала его возвращения, даже если приходилось ждать до утра. Открывая дверь с поднимающимся чувством тревоги, он думал, что возможно, они устали и уже легли спать, но дома их не оказалось. Квартира встретила его тишиной и такой непривычной пустотой. Включив телефон он снова и снова пробовал набрать ее номер, но абонент был не в сети, что в принципе было ей не свойственно и голос оператора о ее недоступности выводил из себя. Он не мог понять что произошло, где его близкие люди, где привычная суета вокруг крохи? Пытался присесть и успокоиться. Больше минуты сидеть не получалось. Подскакивал и быстро-быстро ходил по коридору, бессмысленно нарезая круги из комнат на кухню и обратно. Просто не мог остановиться.

В голове роился миллион мыслей. Все такие нелепые, примитивные. Обиделась, что мало уделил внимания? Нет, знает же, что занят. Не могла обидеться. Есть обиды обоснованные, а есть вымышленные, из категории: сама придумала – сама обиделась. А Иришка она не такая. Она не маленькая девочка, чтобы так чудить. А что ещё думать? Любовник? Вот уж точно бред. Мило общаться утром и уйти вечером, забрав ребёнка? Все вещи же на месте, только коляски нет.

Пытался успокоиться и подумать трезво, но покой не приходил. Леха даже подумал обзвонить полицию, больницы, морги, но подумал: « Какие к чёрту морги? Они просто задержалась с дочкой где-то. Просто вляпались в нелепую историю. Пустяк какой-нибудь, над которым вскоре все вместе посмеются. Даже Ира улыбнется. Ничего больше произойти не может. Всё будет хорошо. Иначе и быть не может». И друг его прожгла догадка. Она ведь недавно очень сдружилась с женой его сослуживца, вот наверно у нее и задержались. Подумаешь, это же в соседнем дворе. Уже облегченно улыбаясь, он набрал номер подруги. Катя ответила практически сразу и, проигнорировав все вопросы, попросила не волноваться, сказав, что они сейчас придут и все объяснят.

Вскоре в прихожей раздались торопливые шаги и спорившие голоса сослуживца и его жены. Когда они начали говорить ежик волос на голове встал дыбом, передавая озноб в позвоночник. Прошлый мир начал рассыпаться на глазах. Едва сумев дослушать, сполз на пол и долго не мог ни подняться, ни просто пошевелить рукой или ногой. Силы покинули его. Силы жить и дышать. Несмотря на то, что грудная клетка продолжала впихивать в себя воздух, заставляя жить, существовать продолжала только его человеческая оболочка и какая-то надежда, что это просто глупая шутка. Взгляд зацепился за их семейное фото, с выписки из роддома. Алексей перестал понимать замечать, что было вокруг.

В голове все так же глухо бились слова:

– Лех… Мы пытались сообщить… Ирка… Анечка…. Их машина сбила….

Уже через час Леха был в больнице. И стоя в морге перед полуприкрытым простыней, изувеченным телом Иры, он не мог поверить что это все реально. Анечка, их дочка, прожила на три часа дольше и не дождалась его буквально пятнадцати минут.

Лишь позже он узнал что их сбил джип какого то богатого обдолбаного сынка, когда они как обычно вышли погулять перед сном. Леха почти не помнил, как хоронил Ирку и Анечку. Он до последнего держал их за руку, за тоненькие маленькие пальчики Анютки, он просто не мог поверить, что их больше нет.

Днем всячески пытался добраться до этого ублюдка, желая вцепиться в горло малолетней твари, порвать его на части, а по ночам выл в ставшей пустой квартире. Казалось, он еще даже слышит их голоса, смех Иры, плач Анечки, ее агуканье…

На суде эту мразь признали невиновным, а за устроенную в зале суда драку, где Леха почти добрался до этого богатенького гаденыша, его отправили в КПЗ, а позже приговорили к условному сроку. Уже выйдя, он узнал, что родители успели спрятать отпрыска за границей. Леха перестал жить. Осталась лишь его оболочка. Сначала он жил лишь благодаря желанию отомстить, а что бы окончательно не сойти с ума пил. Очень быстро с него сняли звания. Он не заметил, как исчезли друзья, знакомые. Лишь иногда заходил тот самый сослуживец, сообщивший о смерти Иришки и Анечки. Он устроил его охранником в ночь, где Леха охранял склады.

– Ира…. – снова прошептал Леха и, глотнув из горла водки, начал натягивать форму Чоповца.

Кристина курила между этажей, смотря как за мутноватым стеклом окна падают первые апрельские капели и, глубоко задумавшись, вздрогнула, когда сзади крепко обняли. Кристина оттолкнула Бориса и, оглядевшись, поправила халат и форму.

– Помнешь, а у меня через час операция и вдруг кто увидит… – Борис закатил глаза, его раздражали ее страх быть пойманной на месте преступления. Их роман вспыхнул три года назад, а они до сих пор прятались по углам как дети. Но на то были свои причины. Она была замужем за главврачом больницы, да и он был женат. И у обоих росли дети. Кристина аккуратно поцеловала в щеку, стараясь не смотреть в глаза, и затушив сигарету, поспешила в отделение. Борис достал пачку сигарет и, закурив, крепко затянулся.

Снег не растаял, но весна уже грела лучами. Их роман начался банально, как в дешевом мыле. Их вместе отправили на симпозиум, в то время в голове не было даже мыслей о каких то романах, но после пары бокалов шампанского и прогулки по осенней Москве они разговорились, впервые не о работе. О том, кто что любит, что смотрит, что читает. Неожиданно выяснилось, что у них масса общих интересов. И смотря ей в глаза, таких контрастно зеленых на фоне рыжей осени, он вдруг увидел в ней не просто коллегу, с которой они без конца спорили в отделении, не ту, которую за спиной обсуждали за брак с пожилым главой больницы и называли карьеристкой, нет… Он увидел в ней женщину. Красивую яркую женщину. Весь вечер он стыдливо гнал от себя эти мысли, стараясь думать о жене и сыне. Кристина вообще не хотела ехать, дочка болела и болезненно воспринимала даже разговоры о поездке. Но муж настоял, и отправили все-таки ее. Муж требовал, что бы она соответствовала его статусу. Заведующий отделением сразу заметил ее среди другого персонала больницы, так же как и она его. И ее не смущала разница в возрасте почти на двадцать лет, она до одури влюбилась в его большие льдистые голубые глаза, в его талант хирурга и управленца. Тем более он оказался не таким, уж черствым сухарем, как говорили у него за спиной. Он красиво ухаживал, был холоден на эмоции, но она считала это издержками возраста и жизненного опыта. За ней бегало много мужчин коллег, но она не замечала никого кроме мужа. Забеременев, долго не решалась сказать, боясь что, будучи жестким, он отправит на аборт, а она хотела этого малыша, но когда все-таки рассказала, он был на седьмом небе от счастья и все девять месяцев сиял, буквально помолодев. Когда родилась дочка, впервые взяв ее на руки, он плакал от счастья. В то время как ее подруги мечтали о страстях, она радовалась, что у них все спокойно, что никто не устраивает сцен ревности. Дома было хорошо тихо спокойно и уютно. А все вокруг говорили, что она стала такой же, как престарелый муж. Тем более что он продолжал баловать ее и периодически устраивал сюрпризы. На трехлетие дочки они отправились в Париж, дочка вволю наигралась в Диснейленде, весело бегала вокруг родителей пока они целовались стоя под Эйфелевой башней. Как и во всех семьях, постепенно романтика начала уступать место быту. Дочка пошла в садик, а она вернулась на работу. Муж к тому времени перестал оперировать и занимался исключительно административными делами больницы. А потом Кристина начала ловить себя на мысли что муж обращает внимание только на дочку. Ее попытки приласкать его все чаще заканчивались холодом с его стороны, все чаще он просто отворачивался и засыпал. Но Кристина продолжала его любить, уже хотя бы за то, что он подарил ей их маленькое чудо – доченьку, которая росла точной копией папы. А та осень чуть не перевернула все ног на голову. Симпозиум растянулся на три дня. Еще в первый день она боялась что молодой хирург – онколог, с которым ее и отправили, так же как и остальные коллеги, непременно пустит колкость по поводу неравного брака, но этого не произошло. И в вечер первого дня она не отказалась прогуляться по вечерней Москве. Выпитый бокал шампанского приятно расслабил и все еще грызущие опасения окончательно отступили. Она вдруг снова почувствовала себя молодой, замечающей красоту города и думающей не только об операциях и семье. Впервые за пять лет ее спросили о том, что она любит из музыки, какие смотрит фильмы и читает книги. Она никогда не обсуждала это с мужем полностью разделив его интересы и забыв о своих. А Борис оказался на удивление интересным собеседником, даже вернувшись в гостиницу они продолжили разговор у нее в номере. Перед этим он завел ее в чайную лавку, где они долго выбирали чай. Борис показывал и рассказывал ей о сортах, а она вдыхала аромат сушеных листиков и не могла поверить что в мире так много запахов и вкусов. Она уже давно ни с кем не разговаривала так долго и так откровенно. Под звуки легкого льющегося джаза запаха шоколада смешанного с нотками аромата китайского чая они словно растворились, обсуждая практически все. Ей нравилось, что он не делает даже намека на флирт, как это старались сделать пожилые влиятельные знакомые мужа, нравилось, как рассказывал о сыне. Уже под утро, когда они смотрели на ноутбуке фильм и обсуждали героев, она случайно коснулась его руки чуть ниже края рукава футболки и почувствовав кончиками пальцев такую теплую кожу, перекатывающие мышцы когда он смеется, она вдруг поймала себя на мысли о том, как давно у нее не было мужчины. Она уже даже не могла вспомнить, когда муж последний раз целовал ее в губы, и со стыдом поняла что ей так не хватает мужчины. А когда Борис аккуратно подтолкнул ее локтем, пытаясь вырвать из мыслей, ей вдруг так захотелось ощутить его ближе, почувствовать запах и ощутить его в себе. И, встряхнув головой, отгоняя такие нелепые мысли, она как можно мягче попросила его уйти, намекнув что уже слишком поздно. Он подумал, что чем то обидел, даже попытался извиниться, если сделал что-то не так, но когда столкнулись глазами, вдруг будто что-то понял и, вспыхнув как и она щеками, поспешил уйти в свой номер. Но ни Борис, ни Кристина так и не смогли уснуть. Сгорая от стыда, уже через полчаса она стояла перед его дверью сгорая от желания, которое казалось уже никогда не почувствует. Она даже не успела постучать. Дверь открылась и на нее буквально вылетел Борис. Всю оставшуюся ночь они провели вместе, она буквально таяла от его рук и движений и захлебываясь от удовольствия и уже не могла остановиться, а Борис еще никогда не чувствовал себя таким желанным, покрываясь от удовольствия мурашками. На утро и Борис и Кристина сгорали от стыда, не решаясь посмотреть друг другу в глаза и оба не могли подобрать слов.