Оксана Чурюканова - Музыка сердца

Внизу, ахнув, упали без чувств дамы, важные лица аристократов застыли в оцепенении с полуоткрытыми ртами, и то, чему мы все стали свидетелями, было неземным проявлением божественного духа, живущего в тебе. У слушателей во время сегодняшнего представления буквально перехватывало дух, и они впадали в экстаз, который супруга графа Альбертино определила как «предчувствие райского блаженства». Эмоциональная мощь медленных вокализов, долгие протяжные ноты и непринужденность в ариях заставили всех замирать от наслаждения. Голос был гибким, глубоким, нежным, мощным. Тебе ничего не стоило пленить слушателей и довести их до слез. Некая неописуемая чувственность, доводившая мужчин до дрожи и женщин до обморока, источалась каждым твоим жестом и каждым звуком твоего голоса, даря минуты головокружительного наслаждения. Во время спектакля одна дама воскликнула:

– Один Бог, один Фаринелли!

Чуть наклонившись вперед, к перилам, опершись на них рукой, всем телом я стремилась к тебе, как к магниту. Ты победил сейчас всех, кто был здесь, кто пришел на тебя посмотреть, словно на диковинное существо, и стоял, гордо вскинув голову, свысока обводя взглядом зал, утопая в овациях и криках «браво». Потом на сцену поднялся Риккардо, чтобы разделить твой успех и получить свою долю славы композитора и дирижера. Сцену почти полностью засыпали лепестками цветов, букеты бросали из партера и лож, превращая театр в благоухающий сад. Я не носила тебе цветов, считая, что это по-детски глупо ― кричать и бросать букеты на сцену. Мне бы хотелось осыпать тебя лепестками роз, но не здесь, не при всех. Чувство глубокой ревности испытала я в эти минуты, когда сотни людей съедали тебя взглядом, изливая на тебя потоки вожделения.

Медленно опустился занавес, скрыв тебя от толпы, которая еще долго ревела и неистовствовала. Первым опустел партер, затем одна за другой гасли ложи, на площади перед театром, должно быть, царило столпотворение из повозок и карет. Семейство Альбертино поспешило к выходу. Сколько еще времени я пробыла на своем месте, не знаю, ненавижу суету и давку в дверях, к тому же торопиться мне было некуда и не к кому. Наконец в полутьме погасших ламп я поднялась и на выходе почти налетела на какого-то человека, загородившего мне проход.

– Он хочет вас видеть, синьорина.

Кто он, я поняла сразу, хотя это мог быть кто угодно от кардинала до любого из патрициев, портреты которых я писала. И я пошла вслед за незнакомцем, трепеща, как пойманный зверек, но не имея мужества отказаться или уйти прочь.

Следуя за моим поводырем, я очутилась в закулисье театра, где пахло пыльными портьерами. Ступени вели то вверх, то вниз, так что приходилось цепляться за предложенную мне руку провожатого. Среди догоравших свеч мои глаза постепенно привыкали к темноте. Незаметно преодолев лабиринт обратной стороны театра, мы оказались у двухстворчатой двери, и незнакомец почти втолкнул мое безвольное тело внутрь. Никогда не думала раньше, что в театрах есть такие большие залы, с арочными окнами, купольным расписанным потолком, резной мебелью, зеркалами, гобеленами и коврами ― всю эту роскошь я успела оценить за пару мгновений. Наверное, мой художнический взгляд спас меня от смущения и позволил отвлечься от гулкого стука сердца, мыслей о том, что сейчас я увижу тебя, и вернул мне самообладание.

Человек, который сейчас подходил ко мне, был мало похож на того, кто стоял на сцене, но был также невообразимо прекрасен. В нем совместилось все, что может восхищать: он был высокий, красивый, а в его на редкость утонченном лице сила сочеталась с изяществом и доброта с благородством. Карло Броски медленно обошел вокруг меня, словно я была неодушевленным предметом. Лицо мое все так же было скрыто вуалью, поэтому я была из нас двоих в более выигрышном положении. С удивлением я прочла изумление в его глазах, во всем выражении его лица читалось необъяснимое чувство растерянности и еще чего-то непонятного, что относилось ко мне. И это поведение, и затянувшееся молчание превышали все допустимые рамки приличия, что привело меня в недоумение, ведь я была наслышана о неизменной «сдержанности, кротости и пристойности» Фаринелли.

Остановившись прямо передо мной, он, наконец, тихо прошептал, не обращаясь сейчас ни к кому, как будто был один в комнате:

– Мой милый мираж! Здесь!

Глаза его блуждали по моему лицу, скрытому покрывалом, так же, как это было там, в ложе. Его обращение со мною было таким, будто я не девушка из плоти и крови, а создание из другого мира или неодушевленное существо. Это затянувшееся молчание следовало бы уже прервать, но, похоже, этот человек играл по своим правилам, не придерживаясь установленных светом, и продолжал смотреть сквозь меня своим пронзительным взглядом. Вдруг, как бы очнувшись, он тряхнул кудрями и заговорил:

– Синьорина, простите меня! Я хотел… я не имел никакой другой возможности… увидеть вас, и вот вы здесь…

Его голос замер. Как-то нервно вздохнув, Фаринелли продолжил:

– Я видел вас там, в ложе… каждый раз, каждое представление… Ваша фигура в темной вуали почему-то тревожила меня. И всякий раз я искал вас взглядом, а не находя, чувствовал пустоту. Вы приходили ко мне во снах. Я пел для вас. Но… ваша вуаль всегда скрывала выражение ваших глаз. Кто вы, мой мираж, моя дама в темной вуали?! У вас есть имя? Почему вы скрываете лицо? Вы в трауре? Откуда вы? Где вы живете?

Лавина вопросов рассмешила меня: боже, он вел себя, как дитя!

– Мое имя Роксана, ― улыбаясь, сказала я и подняла вуаль.

Ох, с какой жадностью его глаза стали ощупывать мое лицо! Вдруг он опять спохватился и опустил глаза.

– Простите меня, я не должен был все это спрашивать, – он казался действительно смущенным.

– Вам следовало бы стать судьей, но не извиняйтесь, синьор Броски, ваши вопросы меня нисколько не обижают!

– Карло. Зовите меня Карло, ― попросил он.

– Итак, Карло, я готова ответить на все ваши вопросы: я художник, я много путешествую. Снимаю домик недалеко от монастыря Сан-Маджоре. Я не ношу траур: вуаль скрывает безнадежно устаревший фасон моего платья. И… я люблю оперу! А теперь могу признаться, что люблю ваш голос, о котором так много слышала в самых разных странах и вот имею счастье стоять рядом с вами.

Я была не в силах скрыть улыбку, и вдруг эти минуты нашей встречи показались мне забавными. Наверное, с таким удивительным человеком и не могло быть иначе. Карло пригласил меня к столу и налил вина в серебряные старинные кубки.

– Позвольте выпить за вас, удивительная синьорина! Я все еще не могу поверить, что вы здесь, со мной.

Я предложила другой тост:

– А я хочу выпить за ваш голос, который привел меня сюда.