Оксана Чурюканова - Музыка сердца

Роксана была самой жизнью, от которой хотелось пить и пить, чувствуя, что живешь сам.

– Карло… – ее измученный голос, просящий о помиловании, остановил это безумное желание полностью поглотить эту женщину вместе с ее думами. Словно придя в себя, он остановился и сквозь пелену горячей страсти пытался рассмотреть выражение ее глаз, переживая, что напугал ее своей грубостью. Роксана смотрела кротко и тихо, и в ее глазах не было ни боли, и даже тени той обиды, с которой она произносила свою обличительную речь. Она источала любовь и нежность, светилась перламутром на шелке постели, она была неземной красотой, воплощенной и подаренной ему как награда за все пережитые страдания. Карло прижался щекой к ее горячей щеке и замер, впитывая ее тепло, вдыхая ее аромат и слушая стук ее сердца.

Карло улыбался.

– Я люблю тебя, – восхищенно прошептала я, любуясь его красотой.

Боже мой, как же надо было постараться, чтобы произвести на свет такое чудо! Я обожала его длинные волосы, которые черными локонами спускались на плечи, глаза, казавшиеся бездонными, атласную кожу, к которой хотелось бесконечно прикасаться, губы, нежные, манящие, чувственные, одним видом доводившие до дрожи. Счастливец, он, казалось, не понимал своей красоты и ее власти надо мной. А я тонула в ней, испытывая неодолимую потребность прикосновений к этому чуду.

– Caro, моя жизнь, – я не могла насмотреться на него, до конца не осознавая, что он рядом. Все это было слишком прекрасно.

Полнолуние, забравшее сон, наградило меня новой ролью – немого стражника того прекрасного ангела, что сейчас тихо спал в моих объятиях. Словно ребенок, он был таким беззащитным сейчас. И эти невероятно длинные черные ресницы, теплая кожа щеки, тихое дыхание пробуждали во мне почти материнскую нежность.

Лицо спящего было таким спокойным, темные ресницы оттеняли худые щеки, черная масса волос вилась вокруг прекрасного лба, губы слегка улыбались, а грудь поднималась так незаметно, что захотелось проверить, жив ли он.

Роксана смотрела и смотрела на любимого, но сон не шел к ней, и, осторожно выбравшись из-под одеяла, она укутала им обнаженные плечи Карло. Он вздохнул, устраиваясь поудобнее, но через мгновение опять погрузился в мир сновидений. Она хотела бы знать, какие сны он видит, быть может, во сне случается чудо и освобождает его от всех цепей? Узнать это было невозможно, и Роксана, отворив деревянные двери, пересекла веранду и спустилась по ступенькам на дорожку, которая вела в сад. Деревья раскачивались на ветру, на ветке, нависающей над тропинкой, сидела маленькая ночная птица, издавшая свой внезапный пронзительный крик. Роксана отпрянула, испугавшись чего-то липкого на лице ― паутины. Под ногами хрустели сухие веточки. Холодный морской воздух мог считаться благословением летом, но теперь для худенькой мерзнущей девушки он был испытанием. Но возвращаться в дом не хотелось, Роксана уселась на мшистый парапет неработающего фонтана и погрузилась в свои мысли.

Уже давно в ее жизни не было места страданию, думала она, подперев свой детский подбородок ладонью. Мысленно она вернулась в то время, когда была маленькой девочкой и засыпала вся в слезах в доме чужой старухи. Как одинока она была тогда! Так одинока, что временами желала смерти, хотя считается, что детский ум не может помышлять о подобном. Но Роксана думала по-другому, у нее не было воспоминаний о родном доме, о любящих руках, о тех, кому она нужна. Чувство одиночества было абсолютным. В то же время оно помогло выработать в характере такую силу, что годам к четырнадцати она могла управлять своими эмоциями и подавлять печаль. После этого радость и удовлетворение ей доставляла лишь хорошо выполненная работа. Нет, жизнь ее отнюдь не была пустой, и впечатлений было предостаточно, но любви она была лишена абсолютно. Никогда не испытав желания стать матерью или стремления к мужчине, Роксана не могла оценить характер своих чувств к Карло. Она даже по-настоящему не знала, можно ли то, что она чувствовала к нему, назвать любовью. Он просто стал центром ее жизни. Она ни на минуту не забывала о его существовании, он приходил ей на ум тысячи раз в день, и если мысленно она говорила «Карло», то неосознанно улыбалась или чувствовала сердечную боль. Как будто он жил внутри нее, сохраняя при этом свою отдельную сущность.

Когда прежде она слушала чарующие звуки скрипки, то разумом стремилась к чему-то неизвестному, теперь же, когда в полумраке гостиной она смотрела на Карло, ничего искать было не нужно, все ее устремления воплощались в нем. Он захватил ее всю. Сначала красота и какая-то беспомощность Карло обезоружили ее, все одинокие годы пронеслись в ее сердце со всей остротой. А потом ей показалось, что она сама нужна ему, как будто он видел в ней то, что она сама в себе не осознавала. Что он нашел в ней – печальной, холодной, несовременной? Наверное, было очень много людей в его жизни, кто был к нему жесток, но было еще больше тех, кто был добр к нему и обожал его. Людям с внешностью, способностями и, главное, характером Карло всегда хватает любви. Почему же тогда он предпочел ее?

Над горизонтом разгоралась заря, Роксана посидела еще немного, глядя на мерцающие всполохи зарниц, а потом, словно очнувшись, поспешила обратно в дом.

Наступило прохладное утро, дарившее соленый бриз с моря. Наверное, уже в последний раз за этот теплый сезон мы смогли завтракать на открытой террасе. Карло сидел напротив меня и улыбался сквозь пальцы – удивительная привычка нас обоих. Меня это забавляло, я как будто бы видела в нем, как в зеркале, свое отражение. Осеннее солнце, уже не такое жаркое, но еще слепящее, падало Карло в глаза, и он щурился, становясь похожим на хищное животное.

– Карло, твоя улыбка наводит меня на мысль, что со мной что-то не так! – я собрала рассыпавшиеся пряди волос, с которыми играл ветер.

– Я просто любуюсь тобой.

– Ты смущаешь меня, прекрати.

– Ты покраснела, – он рассмеялся, чем привел меня в еще большее смущение. – Роксана, сегодня принесли почту, и там есть кое-какие новости, – он достал несколько сложенных и таких разных конвертов с остатками сургучных печатей.

– Дай мне! – Я отставила чашку с кофе в сторону и с волнением принялась открывать письма.

Одно было от маэстро Николы Порпора, он писал, что, несмотря на все его негодование по поводу и без повода (узнавался вздорный старый учитель!), он будет так великодушен, что посетит нас, чтобы удостовериться в том, что голос его лучшего ученика не потерял своей силы, а его обладатель – своего мастерства.

– Вот отличная новость! Карло, вскоре тебе придется держать экзамен. Ты видишь – маэстро настроен крайне решительно, – любимый продолжал беззаботно улыбаться, ни чуточки не страшась приезда своего строго учителя. – Ты еще в состоянии тянуть длинные ноты и задерживать дыхание на минуту?