Сергей Александров - Деревенские истории

Сидит Марфа спокойно, лапами передними тока перебирает – значит, ничего стоящего. Так, окушок или ёршик какой, либо верховка. Батя подсекает – точно! Мелочёвка. Ну, он Марфе кидает – вознаграждение. А та – прокусит хребетик рыбий у головы, и – в травку, в тенёчек отнесёт. Запасает, значит…

А вот если – напружинится вся вдруг, спина – дугой, хвост – вытянется вдоль досок и подрагивает, тогда – всё! Точно будет что-то солидное.

Батя тогда подсекает, и подводит к мосткам. И только начинает приподнимать рыбу-то из воды – Марфа уже рядом. Впечатается тремя лапами в дощатый настил, все свои когти впиявит в него, а правой лапой – рраз! – и подцепляет рыбину под бок, аккурат возле жабер, а потом – вытянет шею, насколько может и в рыбью морду – зубами! И – всё!

Пока батя не просунет пальцы под жабры, не вытащит добычу полностью на мостки – не отпускает кошка её… Раза два-три крючёк, вырываясь из рыбы, впивался в кошачью губу или щёку – Марфа только мурнёт недовольно, не разжимая зубов – и ждёт. Вот когда рыбу уже в мешок опускать надо, тогда отцепится от неё, отойдёт в сторонку, ждёт похвалы. Понимала ласковые слова-то… А если от крючка освобождали – терпела, никогда лапой не махнёт, не царапнет.

А сколько раз в воду плюхалась! Да, почитай, почти через два на третий! Но всё равно – не выпускала рыбу хозяйскую. Ждала, пока её из воды за шкирку не вытащат. А вместе с ней – и рыбу. Во как!..

Анатолий Иванович вспомнил про поплавки – и глянул на них. Без всяких изменений…

– Раз по весне карп воот такой, кила на три, чуть её не утопил. Вместе с ним в воде – головой вниз – очутилась. Одна задняя лапа токо цепляет за доски-то, когти – как крючки – держат. Еле вытащил батя тогда Марфу. Та воды нахлебалась, ходит, хыкает – воду выбивает из себя. Батя – снасть сворачивать. Какая уж рыбалка тут – чуть кошку не загубил! Потом обернулся – а она опять на краю сидит, ждёт, смотрит – мол, лови дальше, чё не ловишь-то?

Батя тогда ещё двух карпов вытянул, поменьше, правда, и одного леща – хорошего, на кило тянул. И Марфа – помогала…

Как-то боковым зрением я уловил какое-то движение в заводёшке, глянул – а поплавки вовсю ныряют. Тесть подхватился, подсёк. Я чуть помедлил – и тоже. И вот уже пара серебристых плотвиц грамм по триста кружит в эмалевом ведёрке.

Тимофей – тут как тут. Подошел к улову, глянул внутрь ведра. Посмотрел на нас. Умильно так посмотрел.

– Ладно, бери, лоботряс! – Анатолий Иваныч кинул одну рыбку коту. Тот, довольно урча, потащил её в ближайшие лопухи.

– Что, тоже запас делает? – спросил я, вновь закидывая удочку.

– Ага, жди, сделает он. Сожрёт щас. Потом, довольный, домой учешет. И всё – ищи-свищи его здесь!..

Эт тебе – не Марфа. Та – до последнего сидела. Вместе с хозяином домой возвращалась. Гордо так. А в зубах, за хвосты, тащит рыбёшек – бывало, и с десяток штук. Зарплата за работу…

…Рыбалка пошла.

Буквально минут за пятнадцать вытянули с пяток подлещиков, ещё двух плотиц и одного хорошего леща.

– Ну вот, я ж говорил после коров завсегда поклёвки хорошие! – радовался Анатолий Иваныч, и чуть не приплясывал, вытягивая очередного подлещика. – Хорошая жарёха будет. Аккурат к приезду твоей. Да и моя скоро из Вербилок придёт. Так что ужин будет – ого-го!

– А почему после коров-то?

– Как – почему? Так ведь, как пастух стадо к броду выведет, бурёнки сами в воду прут – охлаждаются за целый день-то, бока, слепнями да оводом побитые, успокаивают. Дно баламутят копытами, в воду всё, что там пряталось, в иле и водорослях, подымают. Да и вымя в воде легчает, а то тяжко его к вечеру тащить-то.

– Как – легчает?

– Как-как! Остужается слегка. Да и вес меньше в воде, не так оттягивает. А ты что подумал?

– Нуу, может, молоко как уходит из них в воде?..

Тесть как-то хрюкнул, потом сел на доски. И начал хохотать, наплевав на то, что распугает рыбу.

– Ох! Охо-хошеньки! Ну, насмешил меня! Ну, скажи кому – умрут со смеху! Надо ж – в воду уходит. Само. Чтоб коровам легче стало! Ох, не могу!

Отсмеявшись, Анатолий Иваныч глянул на поплавок, перезакинул снасть.

– А знаешь, было такое. Ну, почти такое. Я тогда еще мальцом желторотым был. И корова у нас тогда была. Батя с дедом до этого избу как раз поставили. Двор хороший под навесом сделали. Курями обзавелись. Пара поросят в загородке угловой хрюкала.

И вот однажды дед мой с батей коровёнку пригнали домой. В колхозе её отбраковали чёй-то, вот дед мой и выпросил её. Он лесником был, в колхозе как бы не состоял – был чем-то вроде госслужащего. Ему корову заводить свою можно было.

Коровка была так себе – рога какие-то маленькие, кривые, ноги тоже – рахитичные какие-то. И сама вся – маленькая. Чуть больше телка. В общем – без слёз не взглянешь.

Но мамка моя с бабушкой её подлечили, подкормили – покосы в лесу-то свои – и месяца через два, глянь – а Сонька наша округлела уж, да и вымя добрым стало. Молоко хорошее было, вкууусное… – Анатолий Иваныч чмокнул губами и закатил глаза от приятного воспоминания. – Такого щас не тока в магазине – на ферме не сыщешь! Так-то вот…

Сначала я с мамкой её пас. А она, как Витальку, брата младшого, родила – так куда ей пасти. Определили Соньку в колхозное стадо. Дед мой за это председателю куба два березовых дров наколол…

И вот как-то во дворе сижу, глянь – пастух к нам колхозный, дядя Пантелей идёт. Спросил меня – дома ли мать али бабушка. Ну, и зашёл.

Потом – и пяти минут не прошло – выбегает с избы-то. Кричит чёй-то. За ним – бабушка. И ему вслед: « Поганец! Жулик! Прохиндей! Иван (дед мой – Иван Алексеевич) к председателю пойдёт, всё как есть – скажет!».. В общем – шум, гам, тарарам.

Мне уж вечером мама рассказала, что неделю уж как Сонька наша полупустая приходит. Молока в вымени – еле-еле треть ведёрка. Не иначе, как Пантелей умудряется отдаивать её, а молоко на сторону потом сбывает. И понятно ведь – корова-то не колхозная…

Тесть подсек краснопёрку.

– А ты что за своим не смотришь. Вон куда его упёрло уж.

Я потянул удилище. Крючок был пуст.

– Ты – слушай да следи. Следи да слушай…

Раз как-то, дня через три после той ругани дядя Пантелеймон снова прибегает к нам. Кричит от калитки: «Батя дома?»

И потом с батей куда-то побежали. Ну, я за ними. Интересно-то!

Прибегаем на реку, к вот этому самому броду. Да, вода тогда повыше была, мостки – ещё старые – чуть ли на ней не лежали. А щас вон, по берегу видно – на верных полметра ушла. Марфа теперь и не достала б лапой до рыбы-то. Да и рыба – измельчала. Нет уж той, которая была тогда…

Так вот, в реке стадо стоит. Отдыхает. Я сел на берегу, смотрю. А батя в портах и сапогах – прям в воду. И к Соньке нашей идёт. А дядя Пантелей на берегу стоит. Молчит. И только на батю глядит.