Ирина Никифорова - Копьево. Остров «Детство». Рассказы

«Конечно, тете Нине, наверное, жалко папу своего, хоть он и страшный такой. Она хоть и строгая, но добрая». К ним с бабушкой она часто приходит. В детстве она Иринку научила книги читать. А еще она приносит им вкусные конфеты и колбаску, и творог со сметаной. Сует бабушке, та сердится, отмахивается. Но как с ней можно спорить? Она же – учительница, да еще немецкого языка в школе.

Она всегда быстро забегает в дверь и с порога говорит: «Ой, знаете, этот Левка…». Лёвка – это её муж-дядя Лёва. Это ему отец такое имя придумал. На весь поселок он один – Лев.

Тетя Нина своего «Лёвку» почему-то не очень любит, ругается с ним часто. Иринка один раз услышала, как баба Ира рассказывала кому-то, что хоть Нина и «засиделась» – идти за него не хотела. А потом все же вышла, и у них народились две девочки-двойняшки.

Иринка ту осень, когда они родились, хорошо помнит. Она тогда в школу еще не ходила, поэтому весь год у бабушки жила. Утром рано заехал за ними на большом автобусе дядя Гена. Они втроем приехали к вокзалу и долго ждали поезд, а ей дали большой початок кукурузы, и она его грызла. Потом поезд пришел, и подошла к автобусу тетя. А дядя Лева в обеих руках два свертка держал, аккуратно нес. Разместились все в автобусе, приехали к ним домой, там свертки развернули, Иринке разрешили посмотреть. А на что там смотреть? Два маленьких красных тельца чуть больше ее куклы. Страшные какие-то. Ей не понравились.

Зато сейчас она их любит. Двойняшки уже ходят в детский сад. И Иринка часто забирает их оттуда, вместе с бабушкой, конечно. Они такие хорошенькие, и ходят всегда в одинаковых платьицах. Особенно ей нравятся голубые платья с белыми воротничками. Им эти платья тетя Нина из самой Германии привезла, где раньше фрицы были. Она туда по путевке ездила.

К тете Нине и двойняшкам в гости Иринка редко ходит и то не одна, а вот Нинка, ее сестра младшая выпросилась к ним с ночевкой, и ей не понравилось. Пришла, рассказала бабушке с мамой:

– Вчера тетя Нина и дядя Лева так ругались, так ругались. Она на него кричала, что он – собака, и потом взяла ножик и бегала за ним, а он взял шило и побежал за ней. А потом она взяла из альбома все его фотокарточки и порвала, а он взял веревку и пошел вешаться в баню. Но потом они покричали и помирились. А я испугалась, заплакала, когда они ругались.

– А девчонки? – интересуется Иринка.

– А они играли и даже внимания не обращали.

– Вот и правильно, нечего внимания на всякие глупости обращать, – сказала бабушка сердито. – Придумают тоже, при детях отношения выяснять. И на другой день что-то выговаривала тете Нине негромко.

….. Ну вот, с ранетками покончено. Иринка размешивает чай.

– Так это можно, значит, кроме дня рождения и именины справлять? И подарки дарят? – спрашивает Иринка с неподдельным интересом.

– Так раньше дни рождения не отмечали, только именины. И подарки дарили все хорошие имениннику. Помню и отрезы на платье, и посуду всякую…

– И косметику?

– Чего это? Духи, помады? И это бывало. Мне вот дед твой как-то на именины серьги подарил… красивые… дорогие. Сколько заплатил – ужас… я потом ворчала, а он довольный…

– А где серьги? Почему ты их не носишь, а, баб?

– Лежат в шкатулке вон, тебе в «приданое»… перед кем мне теперь красоваться? Скорее бы уже за дедом…

Она «невидящими» глазами смотрит и смотрит в окно.

Иринке становится страшно, как бывает, когда вечером бабушка закроет ставни: сразу становится так темно, неуютно, только маленький ночник на стене светит желтым глазом, да радио негромко бормочет; и тогда она быстро юркает под одеяло, а бабушка, перекрестившись, ложится рядом, как большая стена, и сразу становится спокойно.

«Как это за дедом? Нет! Бабушка будет всегда, и самовар на столе, и солнце, и кусты сирени за окном, и заросли малины в саду».

Иринка так любит этот дом, и сад, и лето, и бабулю.

– Нет! Ты у меня самая красивая!

Она соскакивает со стула, подбегает к бабушке, утыкается лицом в ее плечо, обнимает крепко-крепко. Та прижимает ее к себе и долго гладит по голове.

– Ну, ладно, хоть для тебя красавица! Ты мою болтовню-то не слушай. Скучаю я… А так-то… «Помирать собирайся, а рожь сей»… Тебя, вон, помочь подрастить надо… дом ветшает… крышу надо подлатать в двух местах… Геннадий рубероид обещал… Мало ли дел?… Ой, ладно-ладно, разнежничались, а ведь в магазин собирались с тобой. Глянь в окно, не Александра там идёт? – просит бабушка.

Иринка смотрит в окно.

– Нет, не она. Ба, а почему у нее ноги больные? Она пока до нас идет, два раза на заборе виснет, чтобы ноги отдохнули.

– Вот всё тебе интересно? «Форсила» много, модницей, значит, была, а «форс мороза не боится». Ой, боевая была, помню! После революции «агитаторшой» заделалась: косынка красная, тужурка кожаная, гоняла на повозке по деревням, селам. Церкви разрушали, грех это…, – бабушка хмурится. – Застудилась, не береглась. Не зря я тебе говорю всегда – теплее одевайся!

Иринке это слушать странно. Баба Шура всегда ходит в одной и той же линялой синей юбке. Под юбкой теплые рейтузы даже летом. А еще галоши, надетые на шерстяные вязаные носки. Кофта бесформенная. Седые короткие волосы, подколотые гребенкой. Какая «модница»?

– А почему она тогда сейчас не наряжается?

Бабуля отмахивается, не любит она истории рассказывать.

– Ну, ба!

– «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали», – бабушка говорит неохотно, – не сложилось у нее. Замуж собралась, а он на другой женился. Вот она и взбрыкнула. Однажды приходит к нам, батюшки! Надела все старьё на себя. «Так теперь ходить буду – кончилась моя жизнь». Сколько не убеждали, говорили – толку нет. Так и ходит с тех пор.

«Надо же! Как странно. Опять любови».

Еще баба Шура любит иногда говорить «плохие» слова. Правда, при бабушке побаивается. Вышла как-то между ними даже ссора, когда бабу Шура маленькую Нинку – Иринкину сестру научила ругаться: «Баба Фуня – куйва». Бабе Шуре смешно, а бабушка жутко рассердилась. Баба Шура потом к ним не приходила неделю, но всё же пришла, повинилась. Бабушку все сестры уважают и побаиваются – она у них старшая была, и когда рано мать умерла, она их всех растила.

А вообще баба Шура тоже веселая. Иногда Иринка с троюродными сестрами Людой и Люськой ходят к ней в гости. У нее всегда можно лоскутков на платья куклам взять, а еще целый ящик открыток разных посмотреть, а еще чая попить с вареньем и какими-нибудь булочками. Как пройдешь по проулку, перейдешь дорогу, на другой улице она и живет. Когда приходят к воротам ее дома – ждут, а то у нее собака такая злая и бегает по двору. Собака начинает лаять сердито, тогда баба Шура выходит на высокое крыльцо, улыбается, идет собаку привязывать и поет: