Владимир Уланов - Искушение. Исторический роман

– Я, Дмитрий, все понимаю, что она действительно несет чушь, но вот ничего с собой поделать не могу. Вся моя душа почему-то восстает против племянника. Вроде бы и плохого он мне ничего не сделал. Сам не знаю, что со мной происходит!

– Эх, Василий Иванович, все очень просто! Завидуешь ты ему в душе. Завидуешь его молодости, его красоте. А женушка-то молодая. Помнишь, Василий, я тебе говорил: не женись на молодой, а возьми в жены какую-нибудь знатную боярыню в возрасте. Теперь жил бы спокойно. Но ведь ты не послушал меня. А теперь что?.. Охраняй ее от молодых мужиков.

– Ладно тебе про этих баб! С ними мы как-нибудь ночью разберемся в постельке. Я о другом с тобой хотел посоветоваться, поэтому и пригласил тебя. Видимо, в Путивле заваривается большая каша, и хлебать нам ее придется сполна. Предстоит большая драка. Но самое главное, мы не знаем, кто же на сей раз выдает себя за царя.

– Что ты предлагаешь, Василий Иванович, надобно сделать?

– А предлагаю я вот что. Надобно бы к Болотникову соглядатаев послать.

– Так они их сразу же на первой березе повешают!

– Не повешают, я пошлю людей, которые не только будут совершать догляд в войске Болотникова и выполнять нашу волю, но верно и преданно служить ему. Вернее, создавать вид. И такие люди должны быть у него не только среди простых воинов, но и среди его ближайшего окружения. На это я не буду жалеть средств и сил. Сейчас придет подъячный, Алексеев Иван Никитович, со своим помощником, Протасовым Сергей Борисовичем, и мы с ними обсудим все наши дела, о которых я сейчас говорил.

И действительно. Через некоторое время дверь в кабинет приоткрылась, в нее осторожно заглянул стольник Волынский.

– Заходи, Федор Васильевич, – попросил царь.

– Я, Василий Иванович, как ты просил, привел к тебе Алексеева Ивана Никитовича и Протасова Сергея Борисовича.

– Пусть заходят, – велел Василий Иванович.

Стольник поклонился в пояс и пропустил вперед себя приглашенных. В кабинет вошли двое ладных мужчин. Оба широкоплечие, среднего роста, крепкого телосложения. Иван Никитович был темноволос, с коротко стриженой бородой, с живыми карими глазами.

Протасов же был полной противоположностью ему. Лицом был светел, с волнистыми светло-русыми волосами, с красивой вьющейся бородой. Пришедшие в нерешительности остановились у двери, но царь ласково пригласил их присесть на обитую голубым бархатом широкую лавку.

– Иван Никитович, ты уже знаешь, о чем будет идти речь. Нам нужны люди, которые бы служили у Болотникова и сообщали нам необходимые сведения: что происходит в войске, о чем думает так называемый главный воевода. В ближайшую седмицу я прошу подобрать изветчиков и отправить их для исполнения государева дела. Склоняйте на свою сторону не только простых воинов, но и людей приближенных Болотникову. На подкуп не жалейте обещаний, денег, но, самое главное, ведите себя осторожно, чтобы никто не догадался о ваших делах. Веди дело так, чтобы соглядатаи тебе сообщали, как можно чаще все, что происходит у Болотникова. А через тебя и я буду все знать. Ну, а теперь ступайте и беритесь за дело. Служить вы у меня будете в приказе тайных дел и жалование получать там же.

Алексеев и Протасов встали, молча поклонились в пояс и ушли.

Василий Иванович походил по кабинету, поглядел несколько раз в окно, размышляя о чем-то, но вскоре спохватился:

– Сегодня я пригласил думных бояр на совет, скоро уже собираться будут. Ты, Дмитрий Иванович, не уходи. Сегодня, братец, я чувствую, разговор с боярами будет нелегкий.

После полудня в Грановитой палате собрались думные бояре. Они чинно расселись по лавкам, разделившись на два лагеря, сторонников и противников Шуйского. Противные стороны буравили друг друга обжигающими взглядами. Федор Иванович Мстиславский шептал на ухо Дмитрию Ивановичу Шуйскому, показывая глазами на Голицына Василия Васильевича и Ляпунова Захария Федоровича: «Совсем бояре совесть потеряли, твердят одно везде против царя: самовыдвиженец да самовыдвиженец. Я уж им говорил: – отступитесь, бояре. Сами ведь на площади крикнули Василия Ивановича».

Дмитрий Шуйский молча слушал, почесывая бороду, затем, усмехнувшись, молвил: «Ничего. Дай срок! Придет время, они у нас в приказе тайных дел по-другому заговорят».

Василий Голицын, пихнув под бок Ляпунова, тихо сказал:

– Вон уже Федор Иванович на нас с тобой брату царя жалуется. Говорил я тебе, Захарий, перестань языком трепать. Неровен час, выгонят наши с тобой семейки из подворья и сошлют в Сибирь. Вот там я и посмотрю, какие ты будешь песни петь про самовыдвиженца. Захарий испуганно завращал глазами, начал озираться по сторонам.

– Вот-вот, трепать языком поменьше будешь, – язвил, усмехаясь, Василий Васильевич.

Шуйский наклонился над столом, внимательно рассматривая кучу грамот, которые только что принес гонец. Царь, казалось бы, не обращал внимания на то, что происходит в палате, но его чуткое ухо ловило каждый звук, каждое слово, которое произносили бояре.

И вдруг, по неосторожности, среди противников Шуйского громко прозвучало слово «самовыдвиженец». В кабинете царя наступила гнетущая тишина. Василий Шуйский поднял голову, лицо его побледнело. Он внимательно вглядывался подслеповатыми глазами в бояр, пытаясь понять: кто же это так дерзко произнес ненавистное ему слово. Бояре опустили головы, некоторые даже втянули их в плечи, стараясь не встречаться с взглядом государя. Всех страшил гнев царя.

Наконец, Василий Шуйский с трудом произнес, превозмогая комок обиды, который встал у него в горле:

– Что ж вы, бояре! Когда было туго, когда поляки вместе с самозванцем привели государство в упадок, вы были рады отдать мне трон! А теперь считаете уже меня чуть ли не самозванцем. Кто вас неволил на Соборной площади кричать мое имя! Могли бы выкрикнуть Голицына или Романова! Зачем просили меня сесть на трон? А теперь трепете языками: «самовыдвиженец да самовыдвиженец»! Вы что думаете, государством править это шуточки? Вы мне обещали помогать! А кроме разговоров, я пока помощи от вас никакой не вижу. Наступил час наших испытаний! По всей России чернь, работные люди, крестьяне поднимаются против нас и хотят идти на Москву, чтобы опять поставить какого-то самозванца. Пока мы еще не знаем, кто это, но вся смута идет вновь из Путивля. Там уже целая армия приверженцев Дмитрия. Они готовятся идти на Москву. Вы что думаете: вся эта чернь придет в Москву и будет вас в макушечку целовать? Нет! Они нас всех перевешают на Спасских воротах. Поэтому не враждовать нам сейчас надо, а найти способ, как отбиться от наших врагов. Надо готовить полки для отражения нового самозванца и уже сегодня решить, кто их поведет на супостатов.