Лариса Сафо - Хроники Дерябино в трёх частях. Часть 3. Дуплет

И в самом деле вся обстановка кабинета начальника полиции являла лапидарный образец процесса визуализации роялистских мечтаний! На стене висели портреты российских императоров, фотография прабабки в пышном наряде уже не пряталась за кондовую вазу, канцелярский прибор в виде николаевских вензелей был тщательно отреставрирован и покрашен в небесный цвет.

А аскетическая атмосфера помещения навевала мысли о Николае I – прозванном народом Палкиным за строжайшую дисциплину во всём. Сам Сидор Иванович был также набожен, работал по восемнадцать часов в сутки, одевался по ночам в доставшуюся по наследству от прадеда латанную офицерскую шинель и отдыхал на жёстком диване.

Тем временем родители пропавших лицеистов оттёрли запальчивого родителя Фомы Бессловесного от начальника полиции и вернулись на свои места. И Виталий Константинович вдруг выпущенным Давидом камнем из пращи подлетел к портрету последнего российского монарха, нагло ткнув в благочинный лик перстом.

– Об этом господине ещё русский поэт Бальмонт писал, – величаво начал сеятель образовательной нивы с пиано, закончив выступление воспарившим форте фальцетом. – «Наш царь – убожество слепое, тюрьма и кнут,… царь-висельник, тем низкий вдвое, что обещал, но дать, не смел».

Засим слегка отдышался, и с нарастающим «крещендо» в вокализме как бы отстучал пальцами по клавишам рояля:

– «Кто начал царствовать – Ходынкой, тот кончит – встав на эшафот».

Будучи учителем русского языка и литературы, руководитель лицея исключительно из идеологических соображений обожал клеймивших царский режим пиитов, цитируя рифмоплётов по любому поводу. И сейчас был очень доволен собой, гордо присевши на казённый стул несгибаемым обличителем самодержавия. Однако отрицающий крапивный радикализм в оценке отечественных исторических фигур отец лицеиста Петра Беспамятного смущённо пробормотал с места:

– Последний российский монарх ввёл в России детские сады и ясли. Был фанатом кино, а первая киносъёмка в империи была по инициативе венценосца. Три французских хроникёра снимали коронацию Николая II. При нём в стране страшно популярны были роликовые коньки, джинсы входили в моду и мотоциклы. Просто самодержец слишком прислушивался к советам женщин. Как, впрочем, и последний генеральный секретарь партии коммунистов.

– Лучше бы для императора картины из народной жизни снимали, – проскрипел несмазанными петлями двери отец Иннокентия Бездомного, вскочив на ноги. – Да и роль американских брюк российской историей мало изучена. Может, с них и началось брожение в либеральной интеллигентской среде? А продолжилось в советские годы?

Абсурдность последнего измышления вызвала мартышкины гримасы облачённого в техасские штаны родителя лицеиста Фомы Бессловесного, и тот мрачно буркнул от края присутственного стола:

– Уход от реальной жизни погубил царизм. В ведущей кровопролитную войну империи в год выходит около пятисот фильмов. Значительная часть из них повествует о буднях аристократов, содержанках, дутых знаменитостях. А каковы названия? «Забыты нежные лобзанья», «О ночь, полная неги», «Тёща в гареме», «Красивые ножки». Да и живописцы в это время пишут фантастические пейзажи, дворцовые интерьеры, шикарных женщин в мехах и драгоценностях.

– Скажете тоже, – продолжил гнуть свою линию заступившийся за дореволюционного самодержца отец лицеиста Петра Беспамятного. – Николай II был слишком успешен. Начальные полтора года первой мировой войны победоносно выигрывал. Это испугало Запад, вот англосаксы и подсуетились…

И великодушные слова в адрес последней царствующей особы зело утешили фанатично преданного монархической идее охранителя государственных устоев.

– Чтоб вы знали, – с восторженным выражением одутловатого лица пропел Сидор Иванович фистулой. – Тема монархии у нас возникла не на пустом месте. Демократия ныне не в чести! Я распоряжусь, и заявления о пропаже ваших детей примут. Обратитесь к начальнику оперативного отдела Валентину Валентиновичу Пекшину в пятый кабинет.

И гомонящая толпа изрядно образованных тружеников бюджетной сферы покинула начальственный приют, оставив хозяина в карамельном состоянии духа. А ничего не подозревающий о нашествии родителей исчезнувших детей бывалый опер Тин Тиныч развлекался в этот час редактированием отчета молодого опера Алёши Веснина о краже. У продавщицы фруктов умыкнули почти тридцать миллионов рублей! Гигантская сумма будоражила примитивное воображение неподкупного сотрудника полиции, и бессребреник искренне радовался горю неизвестной торговки.

Втолкнувшая вовнутрь помещения оперативной части визитёров дверь жалобно скрипнула, тяжко вздохнув. Мать лицеиста Сергея Безденежного в унисон отозвалась истерическим всхлипом, опустившись на стул перед правоохранителем. Остальные огляделись вокруг и прониклись доверием к бескорыстным обитателям тесного кабинета.

Спартанская обстановка комнаты без излишеств, бюстик Дзержинского на сейфе с оружием, плакат в тревожной стилистике Дейнеки с призывом хранить тайну следствия, а равно оставшаяся с чекистских времён настольная лампа изобличали в них порядочных людей.

Тем чередом женщина с видом изнурённой прачки с картины Шардена прижала к груди красные, огрубевшие руки и прошелестела свежо выстиранной снежной простынёй:

– Мой сын вступил в организацию «Дети Солнца» под предводительством Суворова Федота и пропал. Оставил мне записку о том, что с товарищами призван для исполнения секретной миссии. И вот третий день о нём ни слуху, ни духу.

Директор лицея кашлянул от входа в ладонь, прибавив к материнским причитаниям изустный всплеск из бурлящей мылом старорежимной машины:

– По моим данным товарищей этих пятеро. Кроме Сергея – Макар Безродный, Фома Бессловесный, Пётр Беспамятный и Иннокентий Бездомный.

– Как на подбор – все без чего-нибудь, – искромётно хихикнул с места Алёша Веснин, но тут же осёкся под испепеляющим взором старшего по званию коллеги. – В смысле – у подростков есть что-то общее. И это нам поможет в поиске исчезнувших ребятишек.

Родители названных лицеистов тут же драчливо двинулись римским легионом в направлении вообразившего себя патрицием опера, однако были решительно остановлены Виталием Константиновичем. Руководитель образовательного учреждения вывел оных за порог, вернувшись в кабинет со скоростью греческой колесницы. Бросил укоризненный взгляд в сторону задиристого Алёши Веснина и обратился к ведущей себя на стуле маятником Фуко мамаше с нижайшей просьбой покинуть помещение.

Засим плебей от рождения Попов принял заговорщический вид решающего судьбы мира члена Бельведерского клуба, присел за стол и заговорил с монотонной интонацией читающего молитву с минарета муэдзина: