Валериу Реницэ - XXI хромосома. Роман-притча

– Ну, тут как раз всё просто, – ухмыльнулся Рыцарь. – Учёные доказали: времени нет. Или, если угодно, есть только одно, банковское время, то, что измеряет начисление процента.

Моя первая пробежка по Родне была очередной попыткой самоисцеления. Я поднялся на гору поздней осенью и собрал, ободрав руки, полкулька ягод терновника – признанного средства для понижения давления. Но с каждым подъемом мускулы стали вспоминать свою былую упругость, боль уступала место размышлениям. Я продал «Газету» примерно в то же время, когда Цыпа бросил свою дорожную службу. Даун получил место пастуха, а я начал строить новые раздевалки и забор вокруг стадиона. Домой возвращался мёртвым от усталости. Стройке не было конца, а денег становилось всё меньше.

– К моему возвращению закончишь? – с лёгкой иронией спрашивала жена, наливая мне в миску куриный суп.

У неё уже был билет на самолёт до Милана. Возвращаться она не собирается, в селе нас считают разведёнными. Но ни она, ни я не стали распространяться о причинах нашей размолвки.

– Зачем тебе футбол? – спросил однажды Рыцарь, катая по лавке крупный позолоченный брелок автомобильного ключа. – Убитое время и зря потраченные деньги…

– Чту главное правило, – ответил я, – занимаюсь только тем, в чём хорошо разбираюсь.

– Так ты и в журналистике неплохо разбирался… – иронично парировал он. Разговор был о том же, о возвращении моих денег…

– И не жаль тебе жены? – спросил он, поднимаясь с лавки.

– Катьке и там неплохо… – сухо заявил я, давая понять, что разговор окончен.

– Наша самобытная евроинтеграция, – он подавил язвительную улыбку, – чистить унитазы и делать недорогие минеты богатым немцам и итальянским пенсионерам. Извини, я… не о твоих родственниках…

Я сжал зубы в поисках подходящей реплики. Небесная матрица советует мне в таких случаях не поднимать свою важность или, как сказала бы Калипсо, попытаться преодолеть свою гордыню.

Каждый раз, когда я оставлял позади косогор и на последнем дыхании прибегал, волоча ноги, к каменной плеши – вершине Родны, передо мной открывалась картина, достойная глянцевой страницы «Винного пути». По правде, именно здесь можно было обустроить последнюю его стоянку. Угадывался сакральный образ Матери Земли: два серебристо-синих озера – в пятьдесят гектаров каждое – глаза; длинная серая дамба между ними – нос; виноградные плантации, нашпигованные серыми шпалерами, могли сойти за модную причёску (до ликвидации совхоза Родна поставляла в столицу карпа, судака и толстолобика, а в далёкие российские города – виноград и вино). В пышных волосах, вблизи макушки, высилось оригинальное украшение – столичная телебашня как приграничный символ глобализации. Два шоссе международного значения, идущие от города справа и слева, обозначали мягкими дугами контур лица. Издалека стадион с красной жестяной крышей административного корпуса походил, как на снимках Google Earth, на область рта с накрашенными губами.

Однако священный дар божественных предков был изувечен нами же. Скулы Матери Земли покрывала дикая поросль жилых домов, детсада, школы, винзавода, дома культуры и административных зданий. Всё это завихрение подчёркивалось кривыми улицами с посаженными вдоль деревьями и небольшими садами в подворьях. В зависимости от времени года борода, как и причёска, меняла свой цвет от сероватого до изумрудного. В итоге лицо было похоже, скорее всего, на бородатую певицу, победившую в одном известном европейском музыкальном конкурсе.

Элементарная логика подсказывает, что надо идти от простого к сложному, но день на день не приходится. Только когда подходишь к подножью Родны, глубоко вдыхаешь запах разнотравья и мышцы напрягаются в предвкушении усилия, только тогда начинаешь понимать, какая тропа тебе под силу, по какому склону горы легче взбираться наверх. Выбор подсказывает невидимое расположение звёзд, свежесть воздуха, отблеск солнечного света, цвет молодых или поникших полевых цветов – в зависимости от времени года. Небесная матрица учит: путь складывается из разной величины отрезков, время стыковок которых неизвестно.

Развитие школы и будущего футбольного клуба шло черепашьими шагами. Трава на стадионе продолжала прорастать из естественного дёрна, а не из промышленных травяных настилов, как следовало из следующего звена моего плана. Вопреки долгому ожиданию, холодные раздевалки так и не отапливались, деревянные скамейки для футболистов не превращались в удобные кожаные кресла. Двухрядные лавки из сороковки продолжали сторожить поле в виде хмурого каре, хотя я с остервенением искал средства для строительства трибун. Но самым трудным было разглядеть в тумане мечты лица будущего. Облитые солёным потом «колобки» должны были проявиться, как фотография в растворе, на далёких аренах футбольных столиц, в энергичном порыве разминки перед ответственными матчами. Их должны были без труда узнавать футбольные комментаторы не по номерам, а по манере игры. Можно было, конечно, написать бизнес-план согласно стандартам УЕФА и теоретически обозначить источники финансирования будущего элитного клуба. Но опыт создания «Газеты» подсказывал, что работать по правилам западного бизнеса не получится.

Суть учения Небесной матрицы сводилась к известному афоризму, который Катя терпеть не могла: делай, что надобно делать, и будь что будет.

– Ты почему-то всегда выбираешь самый сложный, самый трудный путь, – часто говорила жена, когда мы на нашей старой «хонде» добирались из столицы домой, пытаясь обойти пробки. – Это ведь не обязательно!

В этом «будь что будет» чётко обозначается только терпение… Скорость изменения обстоятельств становится ненаучной величиной. «Будь что будет» – упразднение времени, выхолащивание страсти из желания, смирение перед судьбой. Если бы я вовремя это понял, может быть, не занялся бы Таро.

Я записался на дистанционное обучение в престижную школу гадания. Признак безнадёжности угнетал – средств на выживание Футбольной школы оставалось так мало, что я был готов зарабатывать гаданием, как моя бабушка.

Долгими зимними вечерами бабка Агафья раскладывала на тёплой лежанке в ряд по три и по десять длинные чёрные карты и что-то тихо бормотала себе под нос.

– Сиди смирно, – говорила она мне, не отвлекаясь от расклада.

Приглушённый шёпот, чёрно-синий крест запотевшего окна, неожиданный треск в печке, где багряно-золотые пылающие головешки трепетно соревновались с лампочкой вполнакала на закрученном свиным хвостом, обгаженном мухами проводе. Завороженные глаза, пухлые губы, огромное пузо, задранное до колен шерстяное платье в клеточку и вытянутые через всю постель в серых, грубых рейтузах толстые ноги «бабы на сносях», терпеливо ждавшей разгадки на заветный вопрос: «Мальчик или девочка?» Между лежанкой и дверью, словно сказочная коза с тремя козлятами, стоял низкий трёхногий стол, обставленный тремя деревянными лавочками. На столе, рядом со стеклянной солонкой, бабушкин гонорар – десяток яиц, завёрнутых в чистый сатиновый платок. У бабки Агафьи была, видимо, другая школа, она погружалась в транс для считывания информации через шёпот, а я – в полном молчании, посредством «гассё» 5 5 Гассё – медитация. . Так учила меня по скайпу московская наставница, в прошлой жизни, как она призналась, покончившая с собой, как мадам Бовари, аптекарша. Её помощник, муж гадалки, сболтнул мне в самом начале обучения, как бы нечаянно, о запредельных барышах, которые зарабатывает она на бизнес-прогнозах изобретённого ею Таро по новым, круглым картам.