Марат Байпаков - Танаис

Лошади вздрогнули. Повернули головы в лес. Фыркнули. Заржали от страха. «Послы» как один схватили из костра горящие ветви. Трясущимися руками подняли над головами. Кто-то крупный зашуршал в кустах. На свет костра вышел зверь. На другой стороне поляны годовалый, еще мелковатый, медведь зарычал и встал на задние лапы. Любопытство привело к огню. Между ним, бурым, и людьми – с десятка два шагов. Командир стражи, не мешкая, выхватил два дротика из футляра на боку коня. Короткие дротики с бронзовым листовидным наконечником на ровном полированном древке из сосны мгновенно пошли в ход. Первый же дротик метким броском поразил легкое и сердце медведя. Зверь мотнул головой. Из раны – черная кровь. Свист – младший из стражи метнул топор. Топор угодил в живот. Вошел по рукоять. Еще свист. Второй дротик вошел глубоко в шею. Раненый прошел несколько шагов. Гортанный рев. Медведь повалился на бок, подломил и сломал древки дротиков. Агония – судороги сотрясали животное. Дикий с хрипом стон умирающего зверя сдвинул с места и привязанных лошадей, и людей.

Напарник с боевым гиканьем и послы с горящими ветками над головами побежали к трофею. Охота закончилась так же быстро, как и началась. Теперь уже торжествующий протяжный вопль младшего из стражи разбудил в лесу остававшееся спящим зверье. Вытащив топор, мальчишка с огромными глазами, полными восторга, скакал вокруг зверя, поочередно то на одной, то на другой ноге. Охотничий трофей! Ценимый трофей – медведь! Право же, такого финала ночи никто не ожидал. Дождь усиливался. Холод начинал пробирать. Четверо мужчин с жаром свежевали зверя. В ход пошли короткие кинжалы. На поляне, в дожде, в траве вскорости сгрудились чистые кости.

– Видишь! Нет, ты видишь! Только помянул имя Верховной Жрицы, как: опа – удача! Самец! Легко дался! Жертвой Богов вышел к нам! Умер легко. Бегать за ним по лесу не пришлось! – Командир стражи в счастье скалился во весь рот. Обеими руками показывал шкуру медведя. Несколько дыр от дротиков и топора нисколько не портили победы. – Хороша же шкура! Прорехи заштопаем. Делов-то.

Без всякого перехода командир стражи помрачнел, вдохнул-выдохнул, отдал шкуру-трофей младшему. Вспомнив о чем-то важном, тенью исчез среди лошадей. Вернулся к костру, бросил в пламя охапку веток. Костер ожил, затрещал, поедая сухоту леса. Над огнем, обращаясь к костру, юноша шепотом читал молитву. Раскрыл мешочек. Семена конопли щедрой струйкой посыпались в огонь. Дождь, обещавший перейти в ливень, стих и прекратился. Теплое сердце медведя последовало в огонь за коноплей. Туда же, довеском, отправились переломанные, окровавленные древки дротиков. Сладкий дымок конопли вперемежку с запахом жареного мяса пробивался сквозь листья к верхушкам деревьев.

Мясо зверя решено не трогать. Оставить на поляне подношением Богам. Белые кости сложили в стороне срубом. Взяли только шкуру и череп. Почерневшее от золы сердце поделили на равные лоскутки. Остывший под весенним дождем разговор зажурчал горной рекой.

– Жрица не женщина. Не человек . Нет. Точно нет!

«Послы», заслышав такие слова, перестали жевать. Младший из стражи в знак согласия со словами командира закивал. Мешок с вином пошел по рукам. Крепкое, неразбавленное, с привкусом полевых трав, слегка терпкое. Темнее крови, туманило головы вино.

– Нет, Жрица – не человек вовсе, говорю же. Никто из племени ее давно за человека не считает, – странными словами продолжал командир стражи прерванный сказ.

– Кто ж тогда она ? Нет у нее крови? – после щедрого глотка вина почтительно вставил слово длинный «посол». Утирая усы, увидел красно-фиолетовый след на ладони – вино не очищено от осадка.

– Крови ее никто не видел. Хвала за то Богам. Не о том суждения. Слова Жрицы всегда… – рассказчик выдержал паузу и добавил, подняв правую руку: – … всегда сбываются. – Юноша громко хлопнул в ладоши. – …И днем позже, и годом позже. Племя ждет Ее слов. Жадно так ждет. Не вождь уже главный средь нас, хоть и отец он ей. А главная средь нас – Жрица . Когда возвращались из похода на персов, уложили срезать путь через горы. Степь из-за дождей размыло. Грязь липкая под ногами. Вода сверху, вода снизу. Ну, думали через перевал выйти в нашу долину. Перевал-то тот наш. Занимало переход родственное племя. Приблизились, значит, мы к перевалу… – Рассказчик важно вытянул ноги к костру. Слушатели ждали продолжения. – Жрица запретила идти через перевал. Встала поперек пути воинства на колеснице вождя. Развернула армию. Лагерем стали на холме, там, где указала нам. Неслыханное дело! Заставила ждать чего-то . Принялась молиться. Жертвы принесла. Народ роптал: дескать, жертв уже во множестве принесли. Боги довольны. Спешили, понятно, домой. Дожди льют. Лагерь мокнет. Беглецы, те, что от персов к нам примкнули, открыто возмущались. Порядки наши, традиции им неизвестны были. Это сейчас их не отличить от нас. Но тогда… Вождь заставил прикусить языки. Плети подоставали. Бунт намечался. Что уж там скрывать! Втихую и средь нас разговоры в недовольстве ходили. И тут как обрушится… – юноша сложил ладони раковиной, задул, как в трубу. Звук получился утробно-зловещий, – …стена воды с огромными валунами, деревьями, грязью мимо нас из ущелья. Такой грохот! В степь рекой ушло озеро. Озеро над перевалом заполнилось водой недавних дождей. Напилось дождями, стало быть, озеро. Да и сбежало… – Командир блаженно улыбнулся, потешно закатил глаза. Серьезное лицо так неожиданно разгладилось, сделалось нежным, как одуванчик, что слушатели засмеялись. – Сбежало горное озеро ! Не сиделось озеру в горах. Надоело, знать, воду сторожить. Прискучило пасти воду из года в год. Раз! Побег устроило! За компанию утащило озеро и пожитки. Камни да грязь… Мимо нас, с песней в степь, тю-тю, убежало!

Общий смех прервал рассказчика. Длинный посол, свернувшись калачиком, хохотал, лежа на накидке. Старший из «послов» утирал слезы-смешинки.

– Эх-эх! Пошли бы ущельем тем. Да и сгинули бы. Вождь тогда молвил, что там злые духи убитых нами персов обретались. Тех, что мы упокоили без почтения, без ритуалов. Злые духи нам мстили.

– Получается, что Жрица еще и духов зрит? – Старший посол проникся уважением к далекой и незнакомой девушке.

– Видит, само собой. Бунтари из племен, да и те из наших, кто неуважительно о ней шептали… – юноша поднялся. Смахнул грязь со штанов. Оглянулся вокруг. Стоя, в серьезности, продолжил, словно лес внимательно слушал его слова тысячами зеленых ушей-листьев: – …жрицу на руках шесть раз справа налево и шесть раз слева направо вокруг лагеря обнесли. То знак уважения к ней. Командиры ноги ей целовали! Я б тоже тут не стоял, если бы не… Жрица. Признаюсь, роптал тогда. Прости, Мать-Богиня! По молодости грех. Глупостей за здорово-то наговорил. – Юноша сел. Вздохнул. Спутники погрузились в почтительное молчание. Лес в согласии безмолвствовал. – Вот с тех пор племя уложило – Жрица не человек. Жрица , она… – голос перешел на шепот, – она, она и есть сама Богиня-Мать !