Сергей Скорик - Письмо из деревни (сборник)

Романтически настроенный век – век романтизма – не согласился с таким замыслом (или просто в него не проник). Он вышел на сцену с претензией на собственную драму и выдвинул некоего своего мятежного героя , отбрасывающего ветхий парик и неистово рвущего на груди рубаху, которая мешает самораскрытию романтической души. Вместо вечной «игры четырёх» на сцене появились некие «люди», пытающиеся сказать что-то «от своего лица», заявить о своих «высоких чувствах». Вместо барочной скрипки Вивальди на сцену торжественно выкатили огромный рояль, за который уселся Бетховен, а потом Чайковский, намереваясь поведать нам о Природе и Временах Года своим романтическим языком (языком лейтмотивов, а на самом деле подменяя природу как таковую психическим актом, саморефлексивным переживанием «композитора» и «исполнителя» – «героя»). И мы, зрители, внимали и слушали, следили за их игрой, пока отпущенное им время не прошло и занавес не упал.

Позвольте же теперь, в наш постромантический век, убрать со сцены рояль и на опустевшее место впустить всё тех же главных четырёх действующих лиц, одетых в их собственные костюмы, которых для начала полагается в быстрых набросках читателю представить. В их облике нет ничего принципиально нового, ничего такого, что могло бы удивить и что читателю было бы не знакомо. Напротив, эти маски архаичны и стары, как мир. Но мы тем не менее воспроизводим их снова и снова, потому что они снова и снова выходят на сцену… И если в тему нашего вступления всё же вплетаются романтические нотки, то это оттого, что мы – далёкие потомки романтизма – несём в себе отголоски прошлого века, доставшиеся нам в наследство.

Весна начинается в мае. Увы, как поздно!

Как долго музыканты настраивают свои звонкие, ручьями журчящие струны, чтобы озвучить приход Прозерпины… Затяжное ожидание предшествует явлению этой Вечно Юной Девы. В апреле ещё лежит снег, томимый солнцем, под которым скована сном промёрзшая земля. Только в начале мая всё вдруг вспыхивает, оживляется свежей зеленью, земля просыпается, чтобы перво-наперво напиться талой воды. Земля просыпается, чтобы вместе с испарениями отдать свой запах – запах прошлогодней гнили и новой жизни одновременно… Запах весны! Её флюиды повсюду, и от них кружит голову и наполняет желанием… Словно кто-то властно приказывает:

«Жить!» В тело вливается струя живой силы, и эта же всеобщая воля к жизни заставляет листья раскрываться, а брошенные в землю семена набухать. Чёрная, вспаханная, влажная земля уже беременна новым семенем, хоть пока ещё отста-

ёт от рвущейся наружу, к солнцу, листвы деревьев. Долгожданна и приятна весенняя встреча с землёй, эта усталость, накопившаяся к закату, вид свежевскопанных участков, ровных грядок, вкус воды и молока на засохших губах…

Начало мая – это анонс будущего пира, который пока только в проекте, только предполагается. Выход конферансье. Однако всё живое точно знает, что решение уже принято и пиру быть. И поэтому всё без оглядки бросается в весенний омут, в широкий разлив реки, словно в каком-то счастливом опьянении участвуя в дикой оргии, в мистерии Весны. Первыми возвращаются на свои места птицы и оглашают пока свободное, ничем не заполеннное пространство своими мажорными голосами – на сцене появляется хор. Постепенно воздух наполняется запахами цветущей черёмухи, сирени, одно за другим непрерывном потоком расцветают фруктовые деревья, добавляя в пространство красочные декорации. Весь май Весна празднует свадьбу, наряжая своих невест в нерукотворные, ослепительной красоты платья. Которым, однако, по взмаху дирижёрской палочки в один момент придётся слететь, осыпаться, исчезнуть, чтобы уступить место обычному зелёному фартуку, несущему труженическое бремя брачной жизни.

Как хочется сохранить всё это весеннее чудо, остановить мгновение! Какой соблазн возникает внести в этот дивный весенний сад фотоаппарат и опубликовать первые снимки, чтобы впоследствии прочесть такие полные понимания слова: «Рассматривая фотографии, испытываешь необычные уже ощущения: там всё наполнено тишиной и отчуждённостью; мягкие краски заходящего солнца, робкие подснежники, немного стыдливая весна и берёзки. Я представляю дом, голенькую травку, кучу веток и густой белый дым, неторопливо поднимающийся вверх. Везде тишина; безмолвие. Люблю просто сидеть и смотреть. Ни о чём не думать. И быть кусочком этого огромного мира».

Летом природа царственно-вальяжна, уверена в себе, невозмутима. Свежесть и сила бьют отовсюду, заполняя всё свободное место одноо-бразно-зелёной все-вытесняющей биомассой. Зимнее целомудрие, весеннее зачатие сменяются неудержимой экспансией, мистерией роста и плодоношения. Витальность природного организма теперь выражается в его повсеместном распространении, внедрении, наращивании плотности и плоти до тех пор, пока всё не сольётся в один колышущийся и плещущийся океан жизни. После дождя зелень промыта, небо наполнено голубизной, луговые травы и цветы насыщают воздух целебными ароматами. И кажется в какой-то точке, в истоме Лета, что этому благополучию и сытости не будет конца, что вот оно (Лето) уже победило, заполнило, озеленило, насытило собою всё вокруг и отныне будет длить себя вечно, безраздельно царствовать, утверждая живую делящуюся клетку и принцип фотосинтеза…

Скоро осень, всё изменится в округе.

Смена красок этих трогательней, Постум,

Чем наряда перемена у подруги.

Середина сентября. Стоят осенние дни дивной красоты. Природа на последнем, предсмертном выдохе – ещё всё зелёное, но какие-то неведомые силы, которые недавно вдохнули жизнь, уже отозваны, уведены, возвращены обратно к своим истокам. Изнутри всё уже тронуто увяданием, и едва заметная печать смерти уже выступила на лике природы. Совсем скоро всё умрёт, чтобы возродиться весной. Солнце рассеяно в облаках, и облака пропитаны солнцем, особой ясности воздух, свежий, упругий, наполненный светом и запахами земли, трав. Закаты (неописуемой красоты!) каждый день разные. Пришло время собрать урожай, заготовить дрова на зиму, дать ремонт печкам.

Октябрь. Густо-зелёный сосновый лес, вклинившийся в пепельно-золотую осиново-берёзовую рощу, где осины уже сбросили листву и создают пепельно-серый фон, а ещё не вполне облетевшие берёзы вкраплены ярко-жёлтыми островками золота… И всё это несметное богатство аккуратно обрамлено коричнево-шоколадной полосой пашни, а рядом – сочно-зелёные поля с поднимающимися озимыми, разделённые тонкими золотистыми полосами посадок. Среди всего этого великолепия величественно и плавно делает поворот тёмная, как земля, но блестящая, как зеркало, река. Чернеющий сквозь сухую солому склон крутого оврага молчаливо застыл, изрезанный, словно морщинами, поперечными овражками, по которым спускаются вниз, словно войско Дмитрия Донского, горящие золотым убранством берёзы.