Константин Зарубин - Не люби меня осторожно. Рассказы и повести. 1999-2007

Внезапно я понял, что жду – и побаиваюсь – повторного включения бормашины. Так, словно не Ленка, а я полулежал в обставленном плевательницами и лампами кресле по ту сторону двери. Нелепость этой мысли рассмешила меня. Я засмеялся довольно громко. В глазах женщины, откровенно наблюдавшей за мной всё это время, появилось недоумение. Наверное, я достиг стадии великой любви, о которой так много писали, снимали и пели, хихикнул я про себя. Буду видеть её глазами, слышать её ушами, нюхать её носом. Сердца колотятся в унисон, и дальше по тексту. Бывает же такое. Впрочем, я всю жизнь страдал от чрезмерной впечатлительности и избыточного воображения. Можно будет развеселить Ленку этой историей, когда она выйдет. Она всё равно не поверит.

Размышляя таким образом, я заметил, что правая сторона моей нижней челюсти потеряла чувствительность и превратилась в посторонний объект, непонятно как попавший мне в рот. За дверью снова заверещала бормашина, но я не почувствовал никакой боли. Только возню. Он сделал ей укол, бесстрастно сообразил я.

Но страсти не заставили себя ждать. В следующую секунду у меня возникло желание ворваться в кабинет и что-нибудь крикнуть. Еле удержавшись, я прогнал несуществующий наркоз из своего рта и побежал к окну в дальнем конце коридора. Женщина что-то крикнула мне вслед. Должно быть, она подумала, что я обезумел от боли и решил выброситься.

Окно было открыто. Я опёрся о подоконник и выглянул наружу. Шёл неторопливый дождь. Прохладный влажный воздух действовал успокаивающе. Я высунулся дальше и почувствовал тяжёлые редкие капли на своём лице. Двумя этажами выше они барабанили по жестяной крыше поликлиники. Внизу, прямо напротив окна, промокал наш мрачно-бордовый «Опель».

Я закрыл глаза и попытался ни о чём не думать. Ощущения, стоявшие в стороне, восприняли это как сигнал к действию. Не больше чем через полминуты я был почти уверен, что нахожусь в стоматологическом кресле и мою нижнюю челюсть активно сверлят и ковыряют под местным наркозом. Такой была общая картина. При желании я мог различать детали; нужно было всего лишь привязать внимание к какой-нибудь одной части тела. Мне мерещилось, что мои руки не опираются ни на какой подоконник, а лежат на мягких подлокотниках, сжатые в кулаки и непривычно лёгкие; что на мои ноги, с которых в одночасье испарились кроссовки, никак не давит вес моего тела; что моя голова, неестественно запрокинутая, уже устала упираться в угловатую подставку и мне ужасно хочется хорошенько ею встряхнуть, но сделать это, по понятным причинам, невозможно. Ещё минуту спустя мне стало казаться, что красноватая тьма перед моими закрытыми глазами медленно светлеет и в ней уже можно разглядеть яркий источник света и массивную тёмную фигуру, склонившуюся надо мной. Отдалённый звук бормашины приблизился. Когда он внезапно оборвался, я отчётливо услышал жизнерадостный советский хит шестидесятых годов, вероятно, заказанный любящими детьми и внуками для дорогой бабушки.

Я открыл глаза.

Газеты любят писать о том, как однояйцовые близнецы при помощи неизвестного науке способа коммуникации мгновенно узнают о состоянии здоровья своих братьев и сестёр, которые – ну надо же! – обитают в других городах или даже на отдалённых континентах. Если один из близнецов валится с лестницы и разбивает себе коленную чашечку, другой в этот же самый момент начинает вопить и хватается за ногу. Очень занимательные истории. Но мы с Ленкой не были близнецами. Скорее совсем наоборот. Мне не очень приятно об этом говорить, но процентов восемьдесят нашего совместного времени мы были чужими людьми. В одной жизни мы очутились благодаря моей настырности и не слишком счастливому стечению обстоятельств.

Мы прожили вместе чуть больше года, если вести отсчёт с того дня или, вернее, с той ночи, когда Ленка приехала ко мне в половине второго. Она несла в руках недовольно сопевшую во сне Лесю и прилагавшийся к Лесе комплект постельного белья, завёрнутый в газету. Открыв дверь и увидев их на площадке, я секунд пять бессловесно моргал и мял в руке лист, за переводом которого меня застал звонок. Потом я спохватился и отступил в сторону. Можно? спросила Ленка, боком заходя мимо меня в прихожую. Я усмехнулся. Не закрывай дверь, пожалуйста, сказала Ленка. Мне надо отогнать машину на стоянку. Извини, что я так вот вдруг. Когда мечты исполняются, они не просят прощения, сказал я – фразу, которую придумал десять лет назад. Сознание того, что эта фраза наконец-то мне пригодилась, наполнило меня ребяческим восторгом. Помедлив одно мгновение, Ленка вскользь поцеловала меня, по-хозяйски огляделась и положила Лесю на маленький старый диван в первой комнате. Пока она отгоняла машину, я несколько раз переложил Лесю с места на место; потом я всё-таки сообразил расстелить диван и в меру способностей придал ему вид детской кроватки. Леся, унаследовавшая от мамы талант спать при любых обстоятельствах, так и не проснулась. Даже когда я стаскивал с неё ботинки и комбинезон. Потом прибежала Ленка. Несколькими профессиональными движениями она довершила раздевание своего чада, закутала его в одеяло и коротко шепнула ему что-то на ушко. В морозилке лежат пельмени, если ты хочешь есть, прошептал я. Можешь не шептать, сказала Ленка. С удовольствием, сказал я и осторожно прикрыл дверь в комнату.

У тебя срочный перевод? спросила Ленка. Нет, соврал я. Время терпит. Что-нибудь нехорошее случилось? Ленка покачала головой. Ничего страшного. Я была у родителей. Сегодня же Пасха, если ты помнишь. Уже вчера, сказал я. Ну да, уже вчера. Ленка рассеянно посмотрела на китайский будильник, пригвождённый к стене над газовой плитой. Как родители? спросил я. Ничего, ответила Ленка после долгой паузы. Закормили Леську шоколадками. У неё диатез, кажется. Поэтому ты решила её увезти? Чтобы спасти от шоколадок? Неа, протянула Ленка, разлепляя пельмени. Она просто очень просила, чтобы я её с собой взяла. И потом… Что потом? невольно заёрзал я. Ленка начала по одному забрасывать пельмени в булькающую воду. Морщинки на её лбу напряглись. Я хочу продать квартиру, сказала она и непонятно посмотрела на меня. Я изобразил на лице понимание.

Ты не приглашал меня, зачем-то сказала Ленка. В письменном виде – не приглашал, подтвердил я.

Из всех её знакомых я был меньше всего, а точнее никак не связан с её прошлым, которое скоропостижно закончилось с гибелью мужа. Я был очень-очень давно и неправда, в совсем другой жизни; потом исчез на двенадцать лет (никто не заметил моего отсутствия); потом случайно вынырнул в её третьей жизни. Совсем как новенький, хотя и не первой свежести. Это было моей главной и почти единственной зацепкой.