Ольга Шевчук - Жди меня

Женщина с губами Мэрилин Монро хотела продолжить гневный крик, но её перебил мужчина в кожанке:

– И всё это благодаря тому, что в годы перестройки в школы забросили новые учебники, спонсированные американцем Соросом. А это был и есть первый враг России. И СМИ какое-то время тоже были под его контролем. И началась масштабная промывка мозгов! Нас стали поливать грязью! Занижать и осмеивать наши успехи! Мол, даже войну с фашистами выиграли не мы, а американцы!

Пассажиры автобуса разошлись не на шутку. Люди, получившие советское образование, которое справедливо считалось лучшим в мире, не хотели мириться с тем, что могло прийти им на смену…

– Вот только не надо всех огульно охаивать! – вступил в разговор доселе молчавший молодой человек, аккуратно подстриженный и в опрятной одежде. – Есть среди молодёжи и нормальные ребята, которые и учатся, и работают, и ценят завоевания своих отцов и дедов. И даже в акции «Бессмертный полк» принимают участие. Да и правительство, наконец, стало возрождать былую мощь России. Разве не так?

– Так-то оно так, – согласился с ним старик в болоньевом плаще, – но мы сейчас говорим о тех, у кого мозги засорены всяким мусором. И кого надо воспитывать, а точнее, перевоспитывать, чтобы стали людьми, а не быдлом.

Кира Борисовна молча слушала словесную перепалку и думала о своём Вадике. Он родился в начале девяностых, когда грянула перестройка, и спасибо Глебу – тот всё сделал для того, чтобы она могла заниматься сыном. Может, потому, что целых семнадцать лет им пришлось ждать, когда, наконец, случится зачатье и родится ребёнок, они отдавали Вадику все свои силы, ни на миг не отдаляясь от него, не закрываясь, как щитом, собственными проблемами. Считали, что главное в воспитании ребёнка – дать ему правильные жизненные установки. И в итоге не позволили смутному времени разъесть вредоносной гнилью ещё неокрепшую детскую душу.

В конце концов пассажиры дружно допекли подростка. Он вдруг соскочил с сиденья, отключив мобильник, и недоумённо закрутил головой в отчаянной попытке разглядеть что-то за окнами автобуса. Кире Борисовне уже пора было выходить, и она направилась к выходу. Освободившееся место занял дед в плаще, довольный тем, что воспитательная работа не прошла даром. И вдруг этот паренёк протянул ему табличку, на которой печатными буквами было написано: «Извините, я глухой. Мне нужна остановка “Улица Есауленко”. Подскажите, пожалуйста, когда выходить». Старик ошеломлённо смотрел то табличку, то на подростка, рядом стоящие люди начали тянуть шеи, чтобы тоже прочитать текст.

– Да он глухой! – произнёс кто-то вслух. И все, кто до этого костерил подрастающую молодёжь, почувствовали себя неловко. А подросток виновато хлопал глазами – заигрался, ничего не видел, а слышать просто не мог. И стало понятно, почему он не реагировал на колючие слова. Старик вернул ему табличку и кивнул, обещая сообщить, когда будет нужная остановка.

Кира Борисовна сошла со ступенек автобуса, вдохнула полной грудью воздух, прочищая лёгкие – в автобусе жутко пахло бензином, пылью и человеческим потом – и направилась по неровной, с трещинами и выбоинами, асфальтовой дорожке к приземистому дому матери. Развесистые акации и джида с густыми ветвями, усыпанными колючками и мелкой жемчужной листвой, среди которой прятались серебристые плоды размером с кедровый орешек, отбрасывали на дорожку косматые тени. Аллею обдувал свежий ветерок, и идти было нежарко.

Мать поселилась здесь, на Донской улице, по соседству с промышленной зоной и вдали от моря, много лет назад, когда ещё служила в паспортном столе. В ту пору хрущёвские пятиэтажки имели небывалую популярность и росли по всей стране, как грибы, в том числе и в Сочи. Но теперь они обветшали, и старое жильё постепенно стали сносить, вырывать с корнем, как испорченные зубы, и заменять новыми, красивыми и прочными. Вокруг новостроек сажали деревья и декоративные кустарники, разбивали цветники и фонтаны. Микрорайон менял свой облик, хорошея на глазах.

Возле подъезда, где жила Нина Сергеевна, сидела на лавочке её соседка – тётя Катя, морщинистая женщина лет семидесяти пяти, в длинной шерстяной кофте кирпичного цвета, которую ей когда-то связала на машинке Кира. Завидев гостью, смущённо улыбнулась и поднялась ей навстречу.

– Добрый день, тётя Катя! – поздоровалась Снегирёва.

– Добрый, милая, добрый! – соседка поспешила за ней в подъезд: судя по всему, хотела поделиться важной новостью. – Ох, Кирочка… Если бы вы только видели… – сходу приступила она к объяснениям. – Ваша мама вчера здесь такое устроила! Санэпидстанцию вызвала! – и, понизив голос до шёпота, перешла к подробностям: – Заявила во всеуслышание, что её хотят отравить – дескать, везде в квартире понасыпали яду. Работники брали пробы из каждого угла, проверяли, нет ли чего. Под плинтусами даже смотрели. Меня привлекли в свидетели – ничего не нашли. Так она как раскричится – мол, вы все здесь подкупленные, я на вас жаловаться буду! Еле успокоилась. Но пообещала, что это дело так не оставит.

«А мне запретила вчера приезжать, – сопоставила факты Кира. – Сослалась на то, что мол, жаль ей меня без конца дёргать, хочет, чтобы я хоть денёк от неё отдохнула…»

– А кто, по её словам, отраву подсыпал? Говорила?

Тётя Катя помялась, затеребила иссушенными руками края кофты.

– Кажется, кого-то из вас подозревает… Особенно Глеба. – И встрепенулась: – Но я-то вижу, как вы за ней ухаживаете! Полные сумки продуктов носите! Весь холодильник едой забит! Я как-то попробовала ваши блины – ну это просто объеденье! – и добавила, осуждающе покачав головой: – Всем бы иметь таких дочерей!

«Теперь понятно, почему мама ничего не ест из того, что я ей готовлю!» – поразилась Кира неожиданному открытию. Раньше она только диву давалась: пища пропадает, а мать к ней и не притрагивается, просит принести из магазина ряженку да свежий хлебушек. Вот тебе и разгадка…

– Вы только Глебу ничего не говорите, – попросила она соседку. – Пожалуйста! И без того бурчит, что тёща уже совсем чокнулась…

– Не скажу, милая, не скажу.

В панельной «хрущёвке» лифта не было, и пришлось подниматься пешком, со всеми сумками, по бетонным ступенькам на четвёртый этаж. Мать не сразу открыла дверь, а предварительно заглянула в глазок, чтобы убедиться, кто пришёл. Встретила, как обычно, упрёками. Обрушила их в лицо, как шквалистый ветер сорванную листву, едва дочь переступила порог квартиры.

– Зачем ты разговаривала с незнакомыми людьми? Зачем сказала им, что я ещё жива? Сколько лет прошло! Сколько трудностей выпало на нашу долю! И вдруг на тебе – объявляется какой-то проходимец из Австралии!