Сергей Печев - Конструктор счастья

Я закрываю глаза и слышу слова Молли. Я внимательно изучаю ее голос, пока слова не начинают прыгать в тональности боли и символизма. Сон нежно окутывает мой разум. В один момент, сновидения перестали спрашивать разрешения на стоянку. Они настигают меня в метро, в самолете, поезде, на улице и общественных праздниках. Под звуки парада меня выключает от реальности, втаскивая в липкий анабиоз, слишком приторный, чтобы в нем существовать вечно. Сны приходят и отпускают вновь. Я больше не в силах их контролировать.

Нарушение сна?

Нарколепсия.

– Я хочу, чтобы меня нарисовали лучшие художники и принесли в жизнь опытные мультипликаторы. Понимаешь? – продолжает Молли, пока я засыпаю – Я буду жить за пределами облаков. Помнишь? Там, куда так редко входят самолеты, откуда совершенно не идут поезда. Нарисуй меня за облаками, как я люблю ангелов и жду твоего возвращения. Создай обо мне мультфильм, где ты умираешь. Ты умираешь, а я обнимаю тебя за плечи.

Нарколепсия. Ею страдает 1 человек из 1000. Я особенный? Либо проклятый объект вселенной?

Внезапные засыпания, синдром тряпичной куклы, галлюцинации при пробуждении и перед сном – все это я. Человек, словно синоним болезни, мертвый в своем развитии.

Нарколепсия появилась в моей медицинской карте 4 года назад. Что произошло за это время? Я засыпаю в метро и просыпаюсь на конечной станции, я не могу нести пакеты в руках, оставляя их на заснеженном покрывале февраля, я вижу трупы маленького Роберта и более взрослой Сарры у себя в постели, когда открываю глаза.

– Я обнимаю тебя за плечи и растворяюсь в тебе – продолжает Молли, пока я засыпаю – Мы встречаем восход, когда ночь обволакивает Землю, и провожаем закат, когда людям необходим свет. На облаках инверсия жизни и интерпретация добра в райских садах. Создай мультфильм и приходи ко мне. Ты придешь?

Я уже не слышу ее слов. Они доходят пыльными отголосками, проникая в перепонку по средствам скалистого шума. Знаешь, этот момент, когда горы создают эхо, пронося твои слова сквозь поколения. Перед глазами я вижу те самые облака, о которых говорила Молли, самолеты, что разрывают крыльями свежую вату небес, ее лик и наши объятия.

Нарколепсия, и я засыпаю, ожидая автобус на остановке. Я сплю, когда меня выбрасывает в космос, закрываю глаза, отдыхая в голубой лодке на озере моего дяди. Я сплю там, где людям это делать нельзя. Я освобожден? Особенный ли? Один из тысячи!

Я чувствую нежность ее голоса, миллиметры слоеного воздуха между нами, грубость кожи, мечты и радость, наслаждение и любовь.

Нарколепсия, и я засыпаю.

3.

Я открываю глаза. Запах моря бьет мне в нос, будоража рвотные рефлексы моего измученного организма.

Сколько я спал?

В салоне тепло. За окном пролетают птицы и ряды разноцветных машин. Грузовые фуры превращаются в белоснежных касаток, принимая крупицы небесного пепла металлическим кузовом, интерпретируя их под капли океанской воды. Они выныривают из тумана, который разрезается на ровные доли желтым бликом неоновых фар.

Это сон?

Я вижу неровные черные следы шин. Они мелькают, задерживаются на секунду, а после пропадают в бесконечной дороге, за пышными рядами хвойных деревьев.

Пикапы с детьми, легковые автомобили с людьми, что спешат в свой душный офис, небольшие фургоны – и мой сон меняет их сверкающими рыбами. Я хочу коснуться пальцами рук водной глади, но вновь закрываю глаза.

Когда я проснусь, все это останется сном.

По радио очередной выпуск новостей. Экономический кризис, спортивные мероприятия, салюты к Рождеству, новогодние распродажи, но ни слова о маленькой почке в морозильной камере.

Я открываю глаза, и аромат свежей рыбы наполняет мои легкие.

На приборной панели, под зеркалом заднего вида статуэтка Иисуса, которая трясет головой при каждой кочке на заснеженной дороге. Я смотрю в его глаза, он отвечает тем же. На секунду я хочу покаяться в своих грехах, но вспоминаю, что он не простит меня. Мне кажется, что это взаимно.

– Долго еще? – спрашиваю я.

Водитель поворачивается ко мне, отпуская из-под внимания заснеженную трассу.

– Час – отвечает он, и я вновь закрываю глаза.

Вспоминаю нашу уютную квартиру в Стокгольме. Я оставил Молли одну. Ее состояние резко ухудшилось за последние несколько недель после того, как мы вернулись из Лос-Анджелеса. Приступы боли усилились, а кожа все так же теряет свой настоящий оттенок. Молли стала похожа на сушеную рыбу, либо мумию. Она лишь смотрит в окно и ждет. Молли ждет смерть, и это стало взаимностью.

Я обещал быть с ней, но даже не смог появиться на похоронах отца. Он умер в прошлый четверг, а я даже не плакал. Иногда, мне кажется, что за эти годы я разучился плакать искренне. Куда делись мои чувства? Почему я так часто ощущаю холод в своем сердце?

Молли рассказывала, как выглядит моя мать, как синее тело отца погружали в землю, как падали красные розы на его могилу. И в момент соприкосновения бутонов и земли, искусство пачкается грязью реальности. Она рассказывала, как много слез падало вниз, что мой дядя не мог удержать в себе боль, успокаивая мать. А я? Мне плевать. Люди рождаются, чтобы умереть. Именно этот миг, от рождения до смерти, либо жизни иной, можно считать той самой жизнью.

Во мне нет ни скорби, ни печали. Я робот, механизм без пружин и вен, без нервной системы и возможности сопереживать. Я – оболочка, для очередной оболочки. Своеобразная эмоциональная матрешка. Разбери меня на части и расскажи миру о бесчеловечности, об алчности и галлюцинациях. Рассмотри меня под микроскопом, чтобы я почувствовал себя на секунду жалкой бактерией в зараженном организме общества. Вырежи меня, как злокачественную опухоль, чтобы я не смог убить ваш мягкий мир.

Земля падала на красный гроб, а Молли плакала. Она плакала, потому что так принято. Общественные нормы порождают стандарт мышления, а стандарт дарит зависимость и рамки.

Молли рассказывала, как седая мать ждала меня у гроба. Возможно, она и сейчас там, а я здесь желаю пересечь очередную границу, чтобы маленький Освальд получил право на жизнь. Меня перестало волновать то, из кого вытянули почку, сколько людей остаются брошенными без органов в братские могилы в лесах Латвии и Сербии. Это не мое дело. Я – курьер. Мои двадцать пять процентов от каждого заказа, плюс оплачиваемый отель и проживание.

От Гамбурга до Амстердама. Свежая норвежская рыба.

Я открываю глаза. Рядом со мной водитель и маленький Коли. Я смотрю в его глаза, они залиты кровью. Треснутые губы соприкасаются друг с другом, и он молчит. Лишь смотрит сквозь меня, словно я призрак, невесомый, незаметный. И это очередная ошибка. Ведь, из нас двоих реален только я. Маленький Коли – очередная галлюцинация после пробуждения. Его голое тело отдает трупной белизной, на которой разрастаются гниющие метастазы. По ярким венам, которые отчетливо выделяются на его теле, создавая загадочные узоры Бога, бежит черная гнилая кровь. Она наполняет мешки под глазами, и я хочу признаться миру в своей убогости.