Ника Январёва - Щясте. Роман-лего

Юрин надтреснутый голос был скуп на эмоции, спрашивал о дочери и как растёт картошка в огороде. Тётя Зина, Ольга и Юлечка поочерёдно подносили к уху мобильник. Малышка удивлённо поднимала белёсые бровки и на вопросы отвечала, повторяя за отцом отдельные слоги. От себя многократно добавляла только: «Папа, домой-мой-мой!»

«Юра, ну как ты?» – в сотый раз спрашивала тётя Зина, украдкой сморкаясь в платочек. «У нас всё хорошо, мы очень тебя ждём!» – рефреном звучало фальшиво-бодрое Ольгино. Кэтрин лишь однажды уступили эти драгоценные минутки. «Юра, это неправильно! Они не могли забирать тебя!» Её голос звенел от волнения. «Я вернусь, это быстро, жаль, что подвёл тебя с музыкалкой…» Связь прервалась, от высказанного двоюродной сестрой протеста Ольга словно очнулась.

– Ты тоже считаешь, что его не должны были призывать?

И уже вместе они бегали по кабинетам людей в погонах, прорывались сквозь очереди и возмущения, кричали, доказывали, доставали справки и ходатайства, предъявляя всё новые аргументы, не исключая и верещащую Юлечку. И уже один важный чин согласился оказать протекцию, выразительно моргнув Кэтрин, и она готовилась прийти к нему через неделю с конвертом…

Генка, новоиспечённый муж Кэтрин, страдал, про себя ухмылялся и испытывал унижение.

Юрий вернулся через полгода, в аккурат в свой день рождения. В цинковом гробу. Ольга и Кэтрин, обнявшись, рыдали у могильного холмика. Тётя Зина попала в больницу с сердечным приступом.

– Ну нет! Я это так не оставлю! – сверкнули гневом чёрные глаза Кэтрин.

Подобрав слёзы, оправив костюм, решительная и грозная, чеканным шагом вошла в приёмную важного чина, и секретарь даже не осмелилась воспрепятствовать, хотя в кабинете кто-то был.

Чин на полуслове прервал разговор и знаком удалил собеседника.

Кэтрин холодно выслушала его невнятное блеяние – выражение казённого сочувствия.

– Я требую провести служебное расследование!

В ответ – обтекаемые многословные фразы, ничего конкретного, отвлекающие, успокаивающие. И вдруг он нашёлся, вспомнил, заметно повеселел:

– Так вы же ему даже не родственница!

От неожиданности Кэтрин порывисто села. Появилось желание закурить и, размышляя, пустить в сытое противное лицо клубы дыма. Сигарет при ней не было – давно бросила. Чин тоже сел, в нетерпении дёргая кадыком.

– Доверенность от родственников устроит?

Иезуитски сощурился и отрицательно покачал головой. В дверь кто-то сунулся.

– Я занят! – вышло визгливо, с фальцетом. Явно хотел расставить все точки над «и» немедленно.

– Что нужно сделать родственникам для проведения расследования?

– Послушайте, в рапорте всё изложено предельно ясно. Это банальная пневмония. Простыл на учениях, пришлось лежать на земле, в лазарет сразу не обратился.

– Почему тогда в закрытом гробу?

Чин поиграл бровями, неопределённо хмыкнул. Нажал клавишу на пульте.

– Соедини меня с воинской частью номер…

Говорил отрывисто, внимал долго, отгородившись от Кэтрин. Она напряжённо вслушивалась. Досадливо крякнул, удержавшись от ругательства, грохнул трубку на рычаг.

– Вскрытие делал пьяный. До этого божился, что бронхит, диагноз надёжный, грешил на слабый иммунитет и что какая-то инфекция прицепилась. Упёрся рогом: не могла пневмония развиться так быстро. А чего не могла, столько дней прошло. В общем, вскрыл грудную клетку, а там очаг в лёгких. Не снёс позора, махнул спирта и принялся исследовать все органы, распахал от и до. Не мог из-за лёгких только умереть так быстро, и всё тут! А чего не мог, дохлятик же с панкреатитом.

Юра – дохлятик?! Кэтрин хорошо помнила его широкие плечи, спортивную крепкую фигуру. И о панкреатите никогда не слышала. С ним призывают служить?

Чин спохватился, что сболтнул лишнее. Сделал нетерпеливый выпроваживающий жест.

– Всё, девушка, всё, идите с богом. Сами видите, некого наказывать.

Клокотавшее в ней негодование, помноженное на боль утраты, гнало вперёд: разыскать виновников трагедии, предать суровой расправе, если надо – поставить на уши самых влиятельных лиц. Добиться правды и возмездия! Правда оказалась банальной. Причина смерти, действительно, скоротечная пневмония.

На стене у тёти Зины в рамочке висела детская фотография Юрика. Этот портрет сделали после его отъезда: увеличили маленькую фотокарточку, которая уцелела после пожара. И то лишь потому, что тётя Зина всегда носила её на груди вместе с ладанкой и маленькой иконкой. Серьёзный пятилетний мальчик в круглых чёрных очках держал обеими руками деревянный кораблик с парусами. Русая стриженая чёлочка выбивалась из-под бескозырки «Варяг» с ленточками, матросский воротничок дополнял «форму».

Кэтрин часто забегала проведать и ободрить Юрину родственницу, могла до бесконечности слушать рассказы о его детстве за чашкой чая с вареньем. Взгляд её нередко застывал на портрете. Маленький, а лицо напряжено. И руки вцепились в кораблик, словно кто-то сейчас отберёт.

– Катя, так ведь и вправду отобрали! Купила я ему этот кораблик у мужичка на базаре. Чтоб дома в тазике запускать. А он захотел там, где ребята, за воротами. Положил в ручей, а кораблик так скоро поплыл, что я и оком не успела моргнуть. А ниже по течению мальчишки запруду устроили, там кораблик и очутился. У них-то все самодельные были, из щепок или бумаги, а тут вдруг – такой красавец приплыл! Юрик возгласы их восторженные услыхал, заплакал. «Пойдём, – говорю, – мальчики нам отдадут твой кораблик!» Да не тут-то было. Вцепился один, на язык такой бойкий оказался: «А чем докажете, что ваш? Мы его нашли! Что упало, то пропало!» Я со всем своим педагогическим опытом еле убедила вернуть игрушку. А Юрочке в утешение сшила эту матроску и купила бескозырку. Долго он с ними не расставался, наставлять рукава пришлось не раз. А кораблик только во дворике нашем запускал, и потом его у постельки своей клал, когда спать ложился.

В ателье Кэтрин не спеша выслушала все новости. Дела шли в гору, заказы в преддверии Нового года не переводились, постоянные клиенты тоже захаживали. И прежде немногословная, владелица рассеянно покивала и присела за свободную машинку. Вероятно, кто-то сегодня болел или отпросился. Чуть слева от неё шилось детское платьице, белое в синих горохах. Ткань легко скользила из-под лапки машинки.

– Скажите, а у кого-нибудь знакомые мальчики носили в детстве матроски?

Улыбки на удивлённых лицах, единодушная реакция:

– Да… А как же!.. И у меня…

Швейные машины умолкли. Работницы, точно только этого и ждали, принялись наперебой рассказывать, как мальчишки гордились своими матросками, с каким трудом их можно было достать в магазине и как все завидовали, если кому-то мать разрешала носить без повода, в любой день.