Александр Гринь - История без отрицательного героя

Так подумал Владимир, и сразу отлегло от души. Сразу затих червячок сомнения, а, может, и не было его вовсе.

Дело спорилось, поскольку старшина умело пресекал все попытки переселенцев что-либо объяснить или пожаловаться. До тех пор, пока в контору не ворвался невысокий кудрявый паренёк в залатанной телогрейке и ногами, перемотанными разноцветными тряпками.

– Фами.., – начал было старшина.

– Я Боря Шуман! – гаркнул хлопчик, тараща глаза, – Дело в том, что я не немец…, я еврей!

– Не орать! – хриплым басом приказал готовый ко всему старшина.

Но не получилось. Боря Шуман продолжал наседать, казалось, у него в животе взорвалась граната, а слова он выкрикивал в пустоту, как разлетающиеся осколки, убеждая, что произошла чудовищная ошибка. Он успел выпалить, что его папа был настройщик роялей в Одессе, которого знал сам Шаляпин. Так папе кличку дали «немец», поскольку настройщик роялей выглядел педантом. Тогда и все члены семьи скоро тоже стали «немцами», раз папа немец. Теперь спросили, где тут немцы, и взяли всех только из-за клички.

– Разберёмся! – хмуро буркнул старшина.

– Да! – обрадовался хлопчик, – правильно, я же объяснял, я же писал, я даже товарищу Сталину писал! Дело в том, что я страшно обожаю товарища Сталина! Это учёный! Это великий учёный! Он всё видит и всё понимает!

И опять начал махать руками. Старшине пришлось грохнуть кулаком по столу.

– Тебе чего, пистон вставили?! Хватит орать, говорю, разберёмся! Иди туда, раздевайся на медосмотр.

Боря отпрянул от стола и быстро полез за пазуху.

– Да, да! Вот тут я всё написал, прошу послать в органы, я всё написал…

Он достал исписанную мелким почерком бумажку, давно потерявшую первозданную свежесть. Окинув взглядом лица охранников и членов комиссии, он осторожно продвинулся боком мимо стола и положил её почему-то перед Владимиром.

– Я страшно обожаю товарища Сталина! – уверил он его с верноподданническим поклоном.

Владимир растерянно кивнул и прижал бумажку ладонью к столу. Некоторые офицеры на это хмыкнули в кулак.

– Быстро! – сказал старшина так, что Боря с перепугу тут же начал скидывать штаны. Обнаружилось, что под штанами и рубашкой Вася для тепла обложен мятыми газетами, перевязанными засаленными медицинскими бинтами.

Старшина хотел позвать следующего, но замешкался, удивлённый доселе невиданной разновидностью исподнего белья. Он встал, подошёл и выдернул одну из газет.

– «Правда»…, – прочитал он название газеты, – Ты, что, дурак! Тут же портреты товарища Сталина печатают.

– Так, – то ж не заметно… Я ж только для тепла ликом к телу привязываю…, – это он сказал, вытягивая очередную газетку откуда-то из «мотни».

Два рядовых охранника, присутствующие при процедуре, не выдержали и в один голос заржали. В принципе за такое отношение к верховному главнокомандующему страны можно было бы и под расстрел угодить. Однако, как себя идиотом не считать, если всерьёз разбираться в тайном смысле одежды еврея Бори Шумана. Поэтому, не удержались от дружного хохота и товарищи офицеры.

– Хорош, балаган разводить! – приказал Еменгулов.

Смех мгновенно прекратился.

– Ещё раз увижу, – пойдёшь в карцер! – старшина для острастки звонко шлёпнул газетой Борю по давно не бритой щеке, из которой кудрявые волосы пробивались словно перья. Судя по тому, как тот сжался, били его на этапе уже не в первый раз. Он начал поспешно отрывать газеты от тела, стараясь выказать приятное начальству усердие. Однако всё это он демонстрировал, глубоко кланяясь в спину старшине, который, зажав мятую газету в руке, направлялся на место. Присутствующие во главе с комиссией опять загоготали во весь голос. На этот раз криво улыбнулся даже Еменгулов.

В этот момент в дверь пропихнули молоденькую девчушку. Первый момент она с испуганно взирала на развеселившихся охранников.

– Как звать?! – привычно сказал старшина, когда стало чуть потише.

– Изольда Браун.

– Иди на медосмотр, – старшина поставил очередную галочку.

Изольда растерянно осматривалась, не двигаясь с места. Бледное лицо её стало ещё бледнее, когда она заметила Борю со спущенными штанами.

– Я не буду тут раздеваться!

Офицеры загоготали пуще прежнего.

– Раздягайся быстро! Чуешь?! – старшина, ощущая весёлое одобрение скучающих старших офицеров, решил покуражиться с дурой.

Изольда не шелохнулась.

– Скидавай лапти, мать твою! – насупив брови, гаркнул старшина, и сально добавил, – а портки – я тебе потом сам помогу!

Охранники опять заржали. Владимир заметил, как дрогнули губы у Изольды. Она стянула с ноги валенок и изо всех сил швырнула его в лицо старшине. Старшина едва успел пригнуть голову.

Девчушка озиралась вокруг с отважным отчаянием обречённого на смерть. Воцарилась общая растерянная тишина. Старшина молча подошёл к девчушке, замахнулся туго сложенной газетой, которую отобрал у Бори Шумана, но не ударил. Не посмел. Она не сжалась.

– Ах ты сука, – исподлобья неуверенно зыркая по сторонам, промычал старшина, не зная, что делать; то ли всё случилось слишком быстро, то ли из-за этих серых глазёнок, которые так жгли, лишая его должной уверенности.

В наступившем безмолвии все как по команде обернулись на Еменгулова. Тот сидел с каменным лицом.

– Давай в карцер её, – строго определил Еменгулов, – к утру образумится.

Старшина махнул рукой, дюжий охранник поспешно схватил Изольду за шиворот и поволок за дверь. Она даже не пыталась сопротивляться, повиснув в его в волосатой лапе, как котёнок. У порога охранник остановился.

– В «холодный», или как? – озадачился он. Это «или как» прозвучало в его устах с грубоватым малороссийским акцентом, похоже на «или како».

Варианта было два. Если – в «холодный» сарай, значит, – могла быть смерть к утру или через несколько дней от обморожения, как минимум, – от воспаления лёгких. Но была ещё и тёплая гауптвахта.

– Сейчас есть кто-нибудь на «губе»? – осведомился Еменгулов.

– Вроде, нет, – неуверенно ответил охранник.

– Вроде, или – точно?

– Точно, – нет, – уверил один из офицеров.

– Что ж, повезло… Тогда тащи её в «иликаку»! – разрядил обстановку Еменгулов.

Опять загоготали. Старшина уже беззлобно поднял валенок и швырнул вдогонку девке, которую отправляли на тёплую «губу». Поддаваясь общему настроению, невольно улыбнулся и Владимир.

Через минуту старшина продолжил регистрацию, словно ничего не произошло.

Владимиру было и весело, как от щекотки, и тоскливо. «Будешь с людьми церемониться, – всем навредишь!» – вспомнил он наставление подполковника Семёнова. Всё, конечно, правильно, только зачем именно ему, Владимиру Журавлёву, надо в этом участвовать. По уму, вроде, всё выходило правильно, а с другой стороны – хоть волком вой. На фронт, на фронт надо проситься! Завтра опять рапорт напишу, отчаянно решил он, оно, глядишь, как-нибудь получится.